Николай Шпанов - Поджигатели. Но пасаран

Некоторое время Гаусс в раздражении молча шагал по комнате. Он не очень-то любил бывать в дураках, а за последнее время все чаще случалось, что он убеждался в своей беспомощности там, где дело касалось политических комбинаций. "Мальчик"! Да, верно, именно мальчик. Хорошо еще, что Август удержал его от официального шага вместе с кардиналом Бертрамом, когда Гитлер для вида поприжал немного немецких епископов, чтобы выжать из Ватикана то, что ему было нужно. Хорошо, что в личном деле Гаусса нет еще и этого пункта: протест против политики "фюрера и канцлера" в области церковных дел... Интересно знать: какого чорта эта лиса Папен не предупредил его о двойной игре его партии?.. Впрочем, Папен, может быть, и прав: все знали, что Гаусс никогда не принимал сколько-нибудь близкого участия в делах партии центра... Да, так значит "мальчик в коротких штанишках". Теперь это показалось ему смешным. Подойдя к Нейрату, он ударил его по плечу и рассмеялся.

- А все-таки у господина "фюрера" еще будут хлопоты с католиками. Когда подходишь к границе Австрии, нужно просить благословения папы или хотя бы кардинала Инитцера.

- Могу тебя уверить, - спокойно произнес Нейрат: - то и другое уже у нас в кармане.

Гаусс, опешив, медленно отвел руку от плеча Нейрата.

- В кармане?..

- Ты удивляешься нашей предусмотрительности или их сговорчивости?

- Я уже перестал понимать, чему следует удивляться.

- Важно то, что от Америки до Ватикана - все понимают: не покончив с Австрией, нельзя задушить чехов. А не выбив их из игры, мы не сможем вплотную подойти к вопросу о России.

- У меня свое мнение насчет очередности этих дел, - заявил Гаусс.

- Тут-то ефрейтор и понадобится больше, чем где-нибудь.

- Не знаю, право, не знаю! - помрачнев, сказал Гаусс. - Может быть, достаточно будет того, что он подведет нас к русским границам. Там начнется слишком серьезная работа, чтобы ее можно было доверить ораве дилетантов, которые вокруг него... Их торопливость и легкомыслие могут обойтись нам дорого. - И он снова, как прежде, потянул воротник мундира. Словно поймав себя на какой-то неловкости, поспешно сказал: - Бокал шампанского, старик, а?.. Не риббентроповской бурды, а честного французского вина!

На звонок Гаусса вошел денщик.

- Вели подать бутылку сухого... и мой "Рафаэль".

- Эх, ты, вегетарианец! - с дружеской фамильярностью сказал Нейрат и ударил генерала по твердой, как доска, спине.

- Мой милый, - ответил Гаусс, - я непременно хочу дожить до немецкой Европы. Ради этого стоит отказаться от стакана шампанского!

Вино уже было налито, и Нейрат сделал несколько глотков, когда Гаусс вдруг отставил рюмку со своим лечебным "Рафаэлем" и обеспокоенно спросил:

- Послушай, Константин, а ты не боишься, что в конце концов за помощь, которую мы получаем от американцев, они спустят с нас штаны?

Нейрат рассмеялся:

- Пей свое "вино для желудка" и ни о чем не думай... Ты не понимаешь игры, которую мы ведем.

- Не слишком ли хорошо я ее понимаю? - с горечью спросил Гаусс. - Мне не хотелось бы остаться нищим.

- Смысл игры и заключается в том, чтобы по всем векселям, которые мы выдаем и выдадим впредь под большую войну, с Америкой расплатились Англия и Франция и... может быть, еще кто-нибудь, с кого американцы сумеют получить. Только не мы!

- Мне думается... этот кредитор не простит и пфеннига...

- И дай ему бог здоровья, пусть снимает с англичан хоть последнюю рубашку.

- Но мы-то, мы?! - воскликнул Гаусс... - Мы тоже будем голы! И если Европа будет работать на американцев...

- Глупости, Вернер! На нашу долю останутся сотни миллионов покоренных людей. Они нас кое-как прокормят!

И, чокнувшись с Гауссом, Нейрат допил шампанское.

Гаусс с выражением недоумения смотрел на приятеля. Можно было подумать, будто его особенно интересует, как тот, не скрывая удовольствия, маленькими глотками цедит шампанское. Нейрат даже отвел бокал от губ и спросил:

- Ты так на меня смотришь, словно мы с тобою век не виделись.

Гаусс усмехнулся.

- Ты не ошибся, мой друг. Мне действительно кажется, что ты совсем не тот, кого я знал за Константина фон Нейрата. Еще немного, и я приду к выводу, что не сегодня-завтра ты станешь самым надежным, самым убежденным сторонником нового режима, - больше того, ты представляешься мне настоящим сообщником этого "богемского ефрейтора"...

- Тебе это кажется странным? - спросил Нейрат, отставляя опустошенный бокал.

- Согласись... - Гаусс не сразу нашел нужные слова: - Видишь ли, о тебе идет молва как о представителе старой дипломатической школы, как о человеке, мало подходящем нынешнему режиму, человеке, вовсе не смотрящем на свет глазами выскочки... Ты, Папен, Макензен - это же дипломаты совсем другого мира... чем какой-нибудь Риббентроп.

- Милый мой, - покровительственно проговорил Нейрат. - Только благодаря тому, что мир, свет думает о нас именно так, мы и имеем возможность приносить Германии ту пользу, которую приносим. В тот день, когда внешний мир перестанет считать нас, старых дипломатов, "безобидными старыми господами с Вильгельмштрассе, делающими все, что можно, чтобы помешать нацизму быть тем, что он есть", нас, и меня первым, можно будет выбросить в мусорную корзину. Сами мы никогда не могли бы изобрести для себя лучшей маски, чем выдумали наши дипломатические противники: "безобидные господа"! Что может быть удобней для дипломата?!

- И только?.. - разочарованно спросил Гаусс.

- И только!

Несколько минут в комнате не было слышно ничего, кроме ударов маятника больших часов в углу. Эти удары отдавались в деревянном футляре громким гудением.

Собеседники молча курили. Гаусс поднялся и, пройдясь по комнате, остановился перед Нейратом. Негромко спросил:

- Честно, как старый приятель: ты не боишься России?

Нейрат пожал плечами и опустил взгляд на свои скрещенные пальцы.

- Странный вопрос, - проговорил он наконец. - А разве ты...

Гаусс молча кивнул, и его длинная фигура снова замаячила по кабинету.

Сравнить предателя не с кем и не с чем.

Я думаю, что даже тифозную вошь

сравнение с предателем оскорбило бы.

М. Горький

1

По соображениям конспирации Роу никогда не делал тайны из своей жизни в Берлине. Он не снимал, подобно многим журналистам, частных квартир и не жил в пансионах. Жизнь в отеле его вполне устраивала. Там каждый иностранец находился как бы под стеклянным колпаком, окруженный соглядатаями тайной немецкой полиции. Именно это, как справедливо казалось Роу, и должно было отводить от него излишнее внимание немецкой секретной службы и позволяло ему дезориентировать ее агентов.

Все же жизнь в больших отелях на континенте изрядно надоела Роу. Поэтому в Лондоне, во время своих не слишком частых наездов туда, он раз навсегда избрал один из небольших частных отелей на Блумсбери-сквер.