Христиан Девет - Воспоминания бурского генерала: Борьба буров с Англиею

И тем не менее, после захода солнца они не сохранили своих позиций. Они покинули их, как будто снова напал на. них какой-то панический страх, и двинулись к Блумфонтейну. А в это время оттуда бюргеры в количестве 5.000 человек стремились назад, отступая перед неприятелем. Сколько труда стоило их удерживать от этого!

Блумфонтейн лежал перед нами!

Мысль, что столица находится в опасности, должна была бы придать силы бюргерам, потерявшим всякое мужество. Я рассчитывал на это и решил, во что бы то ни стало, поддерживать дух бюргеров и упирать на то, что столица находится в опасности еще более, нежели когда-либо прежде.

Здесь я должен, прежде чем рассказывать дальше, остановиться на предложении мира, сделанном со стороны обоих президентов 5 марта британскому правительству. Они заявили тогда, призывая Бога в свидетели, что сражаются единственно за независимость обеих республик, и спрашивали, могут ли быть начаты переговоры о мире, имея базисом этот принцип. Лорд Салисбюри отвечал (и сколько раз с тех пор он повторял то же, несмотря на неверность, даже можно сказать, всю ложность своего заявления), что республики сами вызвали войну, поставив Англии ультиматум, и что он никогда не подаст голоса за независимость обеих республик, а требует безусловной сдачи.

На безусловную сдачу, конечно, правительства обеих республик согласиться не могли, и война неизбежно должна была продлиться вплоть до ее печального конца. Президенты решили тогда послать в Европу депутацию, состоявшую из гг. Абраама Фишера, Корнелиса Вессельса — членов фольксрада и исполнительного совета Оранжевой республики (последний был также председателем фольксрада) и Даниила Вольмаранса, члена первого фольксрада Южно-Африканской республики. Эта депутация была отправлена через бухту Делагоабай [29] Эта гавань была единственной, остававшеюся доступною для нас; но свободный доступ продолжался недолго, и португальское правительство тоже вооружилось против нас; таким образом, те немногие гавани, которые были открыты, теперь были без всякого права, разбойнически, отобраны от нас. Португальцы! Да они захватили 800 человек наших бюргеров, которые за неимением лошадей перешли их границу и искали себе пристанища на их территории! Все 800 человек были отправлены в Португалию! Немецкие гавани на западном берегу южной Африки не могут идти в счет, не только потому, что они находятся от нас слишком далеко и почти недостижимы для нас, но и потому, что, прежде чем добраться до них, нужно пройти огромные пространства по английским владениям, по Капской колонии, Грикуаланду и Бечуану. Нам нечего было и думать о ввозе и вывозе. Мы должны были довольствоваться в течение почти трех лет только тем, что ввозила к нам Англия. (Прим. автора) .

Для чего же была послана депутация в Европу? Рассчитывали ли оба правительства на вмешательство держав? Я решительно протестую против этого. Вмешательство со стороны держав не снилось ни Оранжевой республике, ни Трансваалю, и ни о чем подобном не говорил президент Штейн, обращаясь к бюргерам с речью в Поплар-Грове; точно так же он и позднее ни в одной из своих речей не говорил об этом. Единственной целью депутации было поведать всему миру о том, что делалось в южной Африке. И она достигла этой цели, и в этом ее большая заслуга. Она помогла нам приобрести симпатии всего света. И я лично думаю, что, несмотря на то, что способ ведения войны со стороны Англии был ужасен, противен всем принципам цивилизации, нам, бурам, было бы еще хуже, если бы на нашей стороне не было бы общей симпатии всего света.

За несколько дней перед бегством у Поплар-Грове я назначил Дани Терона капитаном разведочного отряда. Я оставил его теперь позади, чтобы он мог с известной высоты следить за движениями лорда Робертса, а сам отправился в Блумфонтейн. Там я разместил бюргеров по позициям и приказал им продолжать возводить укрепления, которые тянулись с запада на юг и находились в 4–6 милях перед городом.

Вечером 12 марта появился лорд Робертс, и произошло несколько стычек между его войсками и нашими бюргерами, занимавшими позиции влево, к югу от города; но ничего серьезного не произошло. Каждый из нас с нетерпением и волнением ожидал следующего дня.

Мне думалось, что 13 марта будет днем, когда придется сражаться изо всех сил, не размышляя о том, чего бы это могло стоить. Если уж суждено Блумфонтейну погибнуть — то пусть враг переступит через наши трупы. Спешно делал я соответствующие распоряжения. Поздно вечером я, переходя от позиции к позиции, старался воодушевлять офицеров и бюргеров. Я говорил им, что от их храбрости зависит все, что они должны защищать свою столицу изо всех сил и купить ее спасение какой бы то ни было ценой. Бюргеры были в самом бодром настроении, и я не видел ни одного лица, на котором бы не выражалась твердая решимость постоять грудью или пасть.

Но что же услышал я, прибыв около 11 часов к нашему левому крылу?!!

Коммандант Вейльбах покинул свою позицию еще рано вечером! Мне невозможно было найти его ночью, и я принужден был взять бюргеров из других отрядов, чтобы поставить их на покинутых бюргерами позициях. Но когда они туда прибыли, то увидели, что англичане, тотчас же вслед за уходом комманданта Вейльбаха, заняли его позиции, которые, по важности своего положения, представляли ключ к Блумфонтейну.

Все, что оставалось еще сделать — было сделано, но… поправить дела не удалось, и вот, благодаря тряпичности одного человека, комманданта Вейльбаха, которого следовало бы сменить еще раньше, тотчас же за бегством при Поплар-Грове, — пропало решительно все.

Я провел ужасную ночь, не смыкая глаз ни на одну минуту.

Наступило утро 13 марта.

Едва взошло солнце, как англичане, занявшие позиции комманданта Вейльбаха, стали бомбардировать наиболее близко лежащую позицию.

И пошло!

Первая позиция сдалась.

Тогда одна позиция за другой стали очищаться бюргерами. Как только с одной из них бюргеры замечали, что соседняя очищается, они спешили сделать то же и уходили… Почти все бюргеры покинули свои позиции, не сделав ни одного выстрела.

Несмотря на все усилия, ни я, ни мои офицеры не могли удержать бюргеров, уходивших на север, и Блумфонтейн был взят лордом Робертсом без единого выстрела.

Блумфонтейн был в руках неприятеля. Что касается самого города, то он, со всем, что в нем было драгоценного, остался в целости. Но я предпочел бы лучше его гибель, нежели то, что случилось. Прежде всего я не считаю его лучше других городов, а, во-вторых, если бы, защищая его до последней капли крови, мы допустили бы его полное разрушено, — нам не было бы стыдно.