Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991

В этом случае властям не оставалось ничего другого, как добиваться нужного им приговора, уговаривая опытных адвокатов отказаться от защиты подсудимых, не принимая большинство доказанных доводов защиты и побуждая обвинение интерпретировать тексты слишком буквально, приписывать точки зрения действующих лиц самим авторам. В итоге Синявского приговорили к семи годам заключения в трудовом лагере, а Даниэля к пяти.

Столь вопиющее нарушение профессиональной автономии, которую, как считали писатели, им только что удалось отвоевать, до крайности возбудило общественное мнение. Я не оговорился, употребив термин “общественное мнение” — наметилась явная тенденция его проявления среди образованных людей, в особенности писателей и ученых. Их профессиональное умение мыслить логически и профессиональное сознание просто обязывали к сопротивлению попыткам властей ограничить свободу их действий. Реакция на суд над Синявским и Даниэлем показала, до какой степени развилось к тому времени общественное мнение. Шестьдесят три члена московской организации Союза писателей подписали письмо, направленное партийному съезду, который должен был вскоре начаться, и Верховному Совету. Признавая, что оба писателя проявили “недостаточное политическое благоразумие и такт”, подписавшие письмо предупреждали, что “осуждение писателей за их сатирические произведения создает чрезвычайно опасный прецедент и может повредить развитию советской культуры”. Когда знаменитый казацкий писатель Михаил Шолохов приветствовал приговор и даже нашел его слишком мягким, Лидия Чуковская (дочь самого известного в СССР детского писателя) ответила ему открытым письмом, где заявила, что “литература не находится под юрисдикцией уголовного суда. С идеями надо бороться при помощи идей, а не лагерей и тюрем”. Протесты против процессуальных нарушений в ходе судебного разбирательства поступали от отдельных людей и целых групп писателей и ученых. Все комментарии зарубежной прессы, даже коммунистической, были абсолютно враждебны. Советская юстиция в этом процессе выглядела пародией на правосудие. Таковой она в действительности и являлась. Судебный процесс над Синявским и Даниэлем привел еще к одному немаловажному последствию. Появился полный сборник стенограмм судебных заседаний, писем, опубликованных по поводу процесса в прессе, и комментариев к ним. Собрал эти документы Александр Гинзбург, отсидевший за распространение самиздата (показательно, что в его деле обвинение не использовало сами тексты его стихов). Собрание неприукрашенных документов было важным шагом вперед. В советской прессе хроника процесса никогда не публиковалась, возможно, из-за его очевидной и постыдной пародийности. Само отсутствие подобной публикации является важным историческим свидетельством того, как создавались “провалы в памяти”, которые на протяжении десятилетий были одним из способов, которыми режим обеспечивал свою монополию на историю страны. Более того, Гинзбург действовал совершенно открыто, рассылая копии своего сборника по начальству и не скрывая того, что некоторые из них уже попали на Запад. В конце концов вместе с Юрием Галансковым, редактором самиздатовского журнала “Феникс”, он был арестован в январе 1967 г.

И опять аресты привели к протестам. Теперь это была уже своего рода цепная реакция, общественное движение, базировавшееся на следующих принципах: I. О фактах следует сначала разузнать, а потом предать их гласности. 2. Власти должны уважать свои собственные законы. Строгое соблюдение этих принципов было необходимым ввиду опыта сталинского времени, когда власти, во-первых, скрывали факты, и во-вторых, постоянно и упорно совершали абсолютно противозаконные действия. Когда то время прошло, и люди смогли узнать, что тогда творилось, у них хватило взаимного доверия и решительности начать борьбу с подобными вещами.

Метод, посредством которого власти призывались к соблюдению их собственных законов, был впервые применен в процессе площади Маяковского математиком Александром Есениным-Вольпиным (сыном знаменитого поэта Сергея Есенина). Приятели Вольпина относились к его одержимости законностью с юмором, как к своего рода коньку. Однако Вольпин продолжал настаивать, что “наша ошибка в том и состоит, что мы не требуем соблюдения законов”. Он появился в зале суда с раскрытым уголовно-процессуальным кодексом в руке и потребовал впустить его на том основании, что приговор должен оглашаться публично. Ошеломленная охрана пропустила его, и таким образом процесс, который первоначально предполагалось провести при закрытых дверях, стал публичным.

Этот метод в совершенстве овладел ситуацией, когда власти пребывали в замешательстве по поводу “социалистической законности”. Он также давал человеку возможность в совершенно новом свете увидеть его взаимоотношения с государством. К тому же он свидетельствовал о том, что личность стала осознавать свое своеобразие. Буковский, который поверил в метод Вольпина, так охарактеризовал его:

“Эта идея воодушевляла потому, что заставляла преодолеть раздвоение личности, уничтожая все внешнее, чем можно было оправдать соучастие в любом преступлении. Это предполагало наличие маленькой частицы свободы в каждом — то что Вольпин называл “субъективным чувством правоты”.

Разумеется, если бы этот метод был применен в абсолютно террористическом государстве, он стал бы просто еще одним способом самоубийства. Однако послесталинское и послехрущевское руководство по ряду соображений не могло еще раз развязать террор. Поэтому метод Вольпина не был бессмысленным. Публично он впервые был применен 5 декабря 1965 г. (День Советской конституции). Около двух сотен человек собрались на Пушкинской площади в Москве, и Вольпин поднял над толпой лозунг, на котором было написано: “Уважайте конституцию!” Его и еще нескольких участников арестовали и допрашивали в течение нескольких часов, но потом отпустили. Таким образом, с ними обошлись довольно мягко, что, однако, нисколько не умаляет неуместности вида милиции, арестовывающей участников мирной демонстрации в поддержку советской конституции, да еще при большом скоплении народа. Когда в участке Вольпина спросили, не был ли его призыв обращен к руководителям советского правительства, он ответил: “Если вы считаете, что это нужно, можете им передать”.

С участниками аналогичной демонстрации протеста против ареста Гинзбурга и Галанскова 22 января 1968 г. обошлись более сурово. Некоторые ее участники, в том числе Буковский, были арестованы и предстали перед судом. Тем временем сам процесс Гинзбурга и Галанскова стал поводом для выхода сборника относящихся к нему документов и писем протеста в адрес властей. По этому случаю Лариса Богораз и Павел Литвинов (внук сталинского министра иностранных дел) добавили заключительный метод к набору диссидентских приемов, написав письмо протеста, адресованное “мировому общественному мнению”, и разослав его аккредитованным в Москве западным журналистам. Это стало реакцией на положение, при котором обращения протеста к советскому правительству были бессмысленны: ответа на них никто никогда не получал, никаких действий никто не предпринимал. Но еще важнее было то, что теперь открылась возможность познакомить с протестами такое количество людей, которое значительно превышало число самих протестующих: многие из них теперь публиковали свои протесты в западных газетах, после чего они транслировались на Советский Союз “Голосом Америки”, Би-Би-Си, Радио “Свобода” и другими западными русскоязычными радиовещательными службами. Это стало наиболее действенным средством подрыва официальной монополии на средства массовой информации и распространения сведений о событиях, которые не желало признавать советское руководство. Благодаря этому, советские вожди оказывались “перед судом” западного общественного мнения и западных правительств, с которыми оно постоянно пыталось заключить коммерческие и технологические соглашения. Этим соглашениям придавалось очень большое значение, поскольку с их помощью предполагалось преодолеть постоянную отсталость плановой экономики. Не метод этот был обоюдоострым: теперь диссидентов можно было обвинять в умышленной деятельности в пользу “западных пропагандистских служб”, иными словами, в “подрывной деятельности”.