Джеффри Хоскинг - История Советского Союза. 1917-1991

Крестьяне видели в февральской революции возможность исправить то, что они считали несправедливостью, растянувшейся на долгие годы, — а именно, что большая часть земли, на которой они работали, им не принадлежала. Как было сказано в резолюции Самарской области, “земля должна принадлежать тем, кто обрабатывает ее своими руками, чьим потом она полита”. Крестьяне были готовы поддерживать Временное правительство до тех пор, пока оно активно занимается вопросом полной передачи им земли. Но проходили месяцы, Временное правительство ничего не делало, и они потеряли к нему интерес, обратившись вместо этого к прямым действиям. По иронии судьбы правительство само помогло им в организации институтов, благодаря которым это стало возможно: местные земельные комитеты, созданные для проведения земельного учета и подготовки к окончательной земельной реформе, в действительности на самом низшем уровне подчинялись самим крестьянам и все больше переходили к прямому захвату земли. Эти случаи участились после того, как армия начала разваливаться. Типичным сценарием было следующее: дезертир возвращался с фронта в деревню, принося вести о захвате земли в других областях. Крестьяне собирались на традиционных общинных сходках или же под крышей местных земельных комитетов, обсуждали ситуацию и принимали решение отобрать имение местного землевладельца. Затем они все шли к конторе управляющего, требовали ключи, объявляли землю, орудия труда и домашний скот отчужденными и давали хозяевам сорок восемь часов на то, чтобы покинуть усадьбу. После чего они делили землю между собой по издавна применяемым в общине и выдержавшим проверку временем принципам “трудовой нормы” или “нормы потребления” (то есть распределяли землю по количеству рабочих рук или по количеству едоков) — в зависимости от того, какой из этих принципов был принят в данной местности. Они применяли насилие тогда, когда считали это необходимым и когда ситуация выходила из-под их контроля.

При этом неизбежно между крестьянами и Временным правительством возникло недоверие. Оно углублялось благодаря правительственной политике поставок. Вследствие возникших проблем со снабжением города хлебом царское правительство в последние месяцы своего существования ввело монополию на закупку зерна по фиксированным ценам. Временное правительство не видело иного выхода, кроме продолжения этой же политики, хотя запоздалый пересмотр цен в период высокой инфляции не мог не вызвать негодования крестьян. В конце концов это привело к тому, что крестьяне начали отказываться отдавать произведенный ими продукт в счет поставок. И здесь отсталость сельской экономики сыграла крестьянам на руку. Им, конечно же, было удобнее покупать спички, парафин, соль, скобяные изделия и водку на городском рынке, но если условия торговли оказывались для них невыгодными, крестьяне всегда могли повернуться спиной к рынку и обойтись теми примитивными продуктами, которые они производили сами. Летом и осенью 1917 года именно так и поступали многие крестьяне, возвращаясь к натуральному хозяйству, от которого постепенно уходили их отцы и деды, отгораживаясь от рынка и отказываясь поставлять продукты кому бы то ни было за пределами собственной деревни. Всем русским правительствам приходилось считаться с потенциальным изоляционизмом крестьянских сообществ до тех пор, пока в 1929–30-х годах Сталин не взломал сельскую экономику грубой силой. Нигде творческая энергия революционного периода не проявилась так явно, как в многообразии организаций, создаваемых рабочими в городах России. Главенствующее положение, конечно же, занимали советы, в которые рабочие Петрограда вновь устремились, как только в феврале 1917 года у них появилась такая возможность. Однако нельзя сказать, что Петроградский совет или совет любого другого крупного города действовал в соответствии со своими изначальными идеалами. Может быть, это было и невозможно. В пленарных заседаниях Петроградского совета принимали участие три тысячи членов, и даже его исполнительный комитет вскоре разросся до неконтролируемой величины, так что многие его функции пришлось передать бюро, состоящему из двадцати четырех членов, в котором каждая из основных социалистических партий имела заранее согласованную представительскую квоту. Довольно естественно, что существовала тенденция занимать представительские места скорее профессиональными политиками и специалистами, нежели рабочими и солдатами. На деле попытка ввести прямую демократию привела к увлекательному, но непродуктивному хаосу, так что реальные дела вершились на более высоких этажах немногочисленными выборными чиновниками. Среди рядового состава это породило ощущение, что с их голосами вообще не считаются. Как мы еще увидим, это недовольство сыграло важную роль в событиях 1917 года и снабдило большевиков силой, приведшей их к власти. В ответ рабочие стремились отдавать больше сил организациям низших уровней, которые более непосредственно выражали их чаяния. В некоторых случаях этими организациями становились профсоюзы. Они, однако, не слишком хорошо соответствовали быстро меняющейся революционной ситуации. Ведь это были организации с определенными местными корнями, а также — сильные национальные организации; некоторым из них, затаившись, удалось сохраниться с 1905 года, несмотря на преследования. Они были организованы по производственному принципу, то есть по отраслям промышленности, независимо от конкретных навыков, квалификации или ранга членов. Это приводило к тому, что иерархические расколы происходили внутри союзов, что ослабляло их влияние. Кроме того, они были ориентированы, конечно же, на функционирование в рамках относительно стабильной экономической и политической среды, на защиту интересов своих членов в этих условиях. Но они не были хорошо приспособлены к быстро меняющимся условиям и к борьбе за реальную власть. Поэтому неудивительно, что меньшевики и социалисты-революционеры имели большое влияние на многие союзы уже до, а также и после Октября.

В этом отношении фабричные и цеховые комитеты (фабзавкомы) были лучше приспособлены к ситуации 1917 года. Часто они образовывались так же, как и советы в 1905 году: они возникали как неформальные забастовочные комитеты во время февральско-мартовских событий, но на этот раз на уровне отдельных фабрик или даже цехов. Вопрос о том, как им следует развиваться, вызывал дискуссию. Многие социалисты-революционеры и большинство меньшевиков хотели, чтобы они занимались вопросами культуры и социального обеспечения рабочих и представляли их интересы на переговорах с работодателями. Однако, по существу, это изменило бы их статус, сделав их чем-то вроде местных отделений профсоюзов. С другой стороны, и анархисты на протяжении краткого периода времени, и большевики хотели, чтобы фабзавкомы действительно управляли фабриками или же по меньшей мере надзирали за исполнением этой обязанности управляющими. Анархисты подразумевали, что таким образом они станут ячейками самоуправляющегося общества, в то время как большевики планировали подчинить их государственной экономической администрации зарождающегося социалистического общества. И для тех, и для других, однако, лозунгом дня был “рабочий контроль”, и они убеждали Петроградский съезд фабзавкомов принять его в конце мая — первый случай официального принятия большевистской резолюции.