Линн Виола - Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

Коллективизация была жестоким столкновением культур, отчетливее и яснее всего это проявилось в оборотной стороне конфликта, принявшего форму массированной атаки на культурные традиции и институты деревни. Этот бой начался с первых дней революции, но только после запуска Сталиным процессов коллективизации приобрел решающее значение как часть более масштабной стратегии подчинения. Крестьянская культура — традиции, институты и образ жизни — была воплощением автономии деревни. Эти очаги автономии угрожали срывом планам государства по установлению доминирования, поскольку позволяли крестьянству сохранять, по словам Скотта, «социальное пространство», «в котором можно услышать закулисное мнение, отличное от официального протокола властных отношений. Это социальное пространство принимает особые формы (эвфемизмы, ритуальные правила и нормы, трактиры, рынки), содержит особые проявления инакомыслия (например, веру в возвращение пророка, колдовство, восхваление героев из среды бандитов и мучеников сопротивления), которые так же уникальны, как рассматриваемые особая культура и история акторов» {132} 132 Scott J. C. Domination and the Arts of Resistance. P. 11. .

На определенном уровне, будь то осознанные политические шаги или слепое отвращение к крестьянству и его образу жизни, государство осознавало, что крестьянская культура по своей природе или потенциалу содержит в себе элементы сопротивления. Для советской власти крестьянская культура была еще одним врагом, которого необходимо ликвидировать.

Кампания против религии и церкви — самая известная и яркая часть наступления на крестьянскую культуру. На протяжении 1920-х гг. активисты компартии, и в особенности комсомола, предприняли ряд попыток искоренить религию на селе, в основном через Союз воинствующих безбожников. В годы коллективизации эти усилия стали отражением тотальной войны против религиозных институтов и символов деревни. Со второй половины 1929 г. коммунисты закрывали церкви, снимали с них колокола и арестовывали священников. 30 января 1930 г. в постановлении о ликвидации кулацких хозяйств Политбюро взяло на себя руководство этой кампанией, приказав Оргбюро издать постановление о закрытии церквей и раскулачивании священников {133} 133 РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 37. Д. 78. Л. 90. Постановление Политбюро см.: Исторический архив. 1994. № 4. С. 147–152. . [15] Постановление ОГПУ от 2 февраля включает священников в список подлежащих раскулачиванию. См.: Неизвестная Россия. Т. 1. С. 238–239. Запрещались религиозные праздники, многих крестьян вынуждали отдать свои иконы, которые зачастую подвергали массовому сожжению {134} 134 О массовом сожжении икон см.: РГАЭ. Ф. 7486. Оп. 37. Д. 91. Л. 2. . Работники Щелковского сельсовета Юхновского района Сухиничского округа в Западном крае выстроили иконы в ряд, написали на каждой, что изображенный на ней святой приговорен к смерти «за сопротивление колхозному строительству» {135} 135 Там же. Д. 119. Л. 14. , и расстреляли их. На Урале несколько окружных органов управления призвали своих коллег в других округах вступить в социалистическое соревнование на предмет того, кто закроет больше церквей {136} 136 Там же. Ф. 260. Оп. 1. Д. 6. Л. 176. (Автор этого критического доклада спросил: «Не это ли нравы героев Щедрина?») .

Эти репрессивные меры преследовали цель не только постепенно распространить в деревне атеизм, но и лишить крестьян ключевых культурных институтов. Начиная с 1920-х гг. многие доклады говорят о том, что православная вера на селе с приходом революции резко сдала свои позиции, оставшись популярной в основном среди женщин и стариков {137} 137 См., напр.: Голубых М. Казачья деревня. М.; Л., 1930. С. 230–235; Hindus M. Red Bread. P. 39–44; Старый и новый быт. С. 48. . Церковь была частью общины, символизировала историю деревни, ее традиции и все важнейшие события в жизни крестьянина, начиная с его рождения, женитьбы и заканчивая смертью. Особую значимость имел церковный колокол. Как и церковь, колокол был воплощением прекрасного, неотъемлемым предметом гордости села. Но он нес в себе и более глубокий смысл. Колокол являлся символом сплоченности села. Набат собирал крестьян вместе в моменты особой важности, чрезвычайных происшествий. По выражению Ива-Мари Берса, он служил своего рода «эмблемой» {138} 138 Berce Y.-M. History of Peasant Revolts: The Social Origins of Rebellion in Early Modern France / tr. A. Whitmore. Ithaca, 1990. P. 40. См. также о снятии колоколов как мере наказания за крестьянское сопротивление: Ibid. P. 314. . [16] Подобные снятия также имели место после восстаний русских деревень. См. главу 5. В ходе восстаний в годы коллективизации удар колокола был «политическим действием», призванным пробудить и мобилизовать крестьянскую оппозицию на борьбу.

Глубинное значение церкви и колокола для деревни поразительно ярко проявилось во время коллективизации. Целые деревни восставали против закрытия церкви или снятия колокола. Часто церковь становилась непосредственно очагом мятежа. Там священники читали проповеди, осуждающие коллективизацию. Апокалиптические настроения широко распространялись, и их источником была если не сама церковь, то среда, в которой она существовала. Само место, где в селе располагалась церковь, служило пунктом сбора для восставших крестьян и проведения демонстраций против советской власти. Для многих крестьян создание нового колхозного порядка и наступление на веру означали одно и то же. Как сказал крестьянин из Западного края: «Смотри, Матрена, твой муж вчера вступил в колхоз, а сегодня у тебя забирают иконы, какой же это коммунизм, какая же это коллективизация?» {139} 139 Западный областной комитет ВКП(б): Стеногр. отчет 2-й областной партконференции. М.; Смоленск, 1931. С. 165. Закрытие церкви или снятие колокола были мерами, направленными на ослабление крестьянской культуры и сопротивления, а также способом напомнить деревне о ее подчиненном статусе.

Кампания против церквей, по крайней мере формально, была в конце концов приостановлена в 1930 г. после провозглашенного Сталиным временного отступления коллективизации. Советской власти, обеспокоенной протестами за границей [17] Папа Пий XI призвал провести 16 марта 1930 г. всемирную молитву по гонимым верующим в России. Это заставило Сталина временно приостановить кампанию против религии. См.: Medvedev R. Let History Judge / tr. G. Shriver. New York, 1989. P. 165. и крестьянскими выступлениями, пришлось на время несколько ограничить свои действия в отношении церкви. Крестьянский протест против закрытия церквей привел к тому, что общины объединились и выступили против государства. Так, в отчете, опубликованном весной 1930 г. в Тамбове, говорилось, что иметь дело с кулаком — это одно, а с церковью и священником, которых поддерживает вся деревня, — другое, и что атака на церковь не помогает коллективизации {140} 140 ГА РФ. Ф. 5457. Оп. 14. Д. 135. Л. 106. . В некоторых районах выступления крестьян действительно приводили к тому, что церкви снова открывались. Например, в Сухиничском районе Западного края десять из шестнадцати закрытых властями церквей снова открылись после марта 1930 г. {141} 141 Там же. Ф. 374. Оп. 9. Д. 398. Л. 680. См. также этот документ в кн.: Rapports secrets sovietiques, 1921–1991: La societe Russe dans les documents confidentiels/ dir. N. Werth, G. Moullec. Paris, 1994. P. 288–291 (о закрытии церквей в Московской области и их последующем открытии). Тем не менее в культурном отношении церковь оставалась символом, антитетичным коммунизму, вместилищем крестьянской культуры и традиций, а следовательно, и автономии. Сельская церковь служила антиподом коммунистического атеизма, коммунистической культуры, и потому была обречена на уничтожение. К концу 1930 г. уже 80% церквей были закрыты {142} 142 Medvedev R. Let History Judge. P. 230. .