Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Очевидно, цель этих действий была сугубо практической: помочь отделить друзей от врагов и выявить тех, с кем ВОКС и другие советские учреждения вели дела ранее или могли бы вести их в будущем. Однако результатом стало в том числе распространение черно-белой картины мира, в которой все антисоветские высказывания объявлялись ложными, а восхваление советской системы — объективной истиной. На исходе зимы 1932 года — в разгар голода, охватившего многие сельские районы страны, — в одном из сводных отчетов сообщения о голоде характеризовались как любимое изобретение западных интеллектуальных кругов правого толка {608} 608 См., например: Двухнедельный отчет № 2 Сектора Центральной Европы с 16-го по 31 декабря 1932 г. // ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1а. Д. 219. Л. 15–23; Двухнедельный отчет № 3 Сектора Центральной Европы с 15-го по 31 января 1933 г. // Там же. Л. 8–15. . Но еще более важным по своим последствиям, чем даже рост числа запрещенных тем, было то, что интеллектуальная и культурная жизнь в анализируемых странах не рассматривалась в собственной динамике и национальном контексте, будучи представлена лишь в утверждениях за или против советской системы. Узкоутилитарный подход референтов невольно помог создать мираж окружающего мира, занятого только одним вопросом — приветствовать или осуждать советский коммунизм.

Ничто так ясно не демонстрировало тесную зависимость планов советского участия в культурных событиях за границей от подробной калькуляции политических выгод, как экспонировавшиеся за рубежом выставки, а также музыкальные, театральные и иные художественные турне. Поскольку подобные мероприятия требовали более строгого планирования и более значительных валютных затрат, чем другие формы путешествий, они породили определенные стратегии, касавшиеся их содержания и результатов. Внутри советской системы утилитарное политическое оправдание было основным аргументом, даже если к нему вели искусственные умозаключения. Когда вопрос о советском участии в международной Музыкальной выставке во Франкфурте был в 1927 году передан Молотову для принятия окончательного решения, в пояснительной записке отмечалось, что город проведения выставки расположен недалеко от зоны, ранее оккупировавшейся войсками Антанты. Отсюда следовало, что демонстрация мирной советской культурной деятельности могла бы стать «ярким противопоставлением формам влияния Антанты». На всю операцию требовалось лишь 14 тыс. рублей. Для многих мероприятий государственно-экономические и внешнеполитические цели служили не более чем средством оправдать их проведение, но в случае событий, потенциально способных привлечь значительную аудиторию (таких, как всевозможные выставки), политическая выгода рекламирования достижений советского социализма была очевидной. Когда народный комиссар внешней торговли Леонид Красин и Каменева защищали в Политбюро ЦК необходимость потратить значительную сумму — 500 тыс. рублей — на советский павильон на Всемирной выставке в Филадельфии в 1926 году, это аргументировалось тем, что такие затраты «достойны “великой державы”», а также будут придавать «исключительное значение развитию наших экономических отношений с США». Противодействие «белой эмиграции» — основная тема дискуссий начала 1920-х годов — было по-прежнему актуальным даже в 1936 году, когда председатель ВОКСа Аросев требовал разрешить участие советской стороны в постановке «Евгения Онегина» в пражском Национальном театре с целью предотвратить участие в ней эмигрантов {609} 609 [И. Коринец (и.о. директора ВОКСа) — В.М. Молотову], 13 мая 1927 г. // ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1а. Д. 97. Л. 68; [Письма Красина и Каменевой в Политбюро, б.д., начало 1926 г.] // Там же. Д. 42. Л. 17–22,32–34; Каменева — в Комиссию Внешних Отношений ЦК ВКП(б), 2 июня 1926 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 38. Л. 3. Оргбюро одобрило организацию ВОКСом музыкальной выставки во Франкфурте 20 мая 1927 года (ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1а. Д. 97. Л. 70). О беспокойстве в 1922 году в верхах по поводу того, что путешествующие советские артисты могут попасть под влияние белоэмигрантов, см. переписку между Луначарским, НКИД и ИНО ОГПУ: АВП РФ. Ф. 082. Оп. 5. Д. 50. Папка 10. Л. 1–5. .

Организаторы и участники выставок сталкивались с дилеммой: необходимостью нахождения баланса между экспозиционной эффектностью и присутствием не только дидактических текстов, но и часто обширной скучной статистики. Для павильона советских периодических изданий в Кёльне в 1928 году ВОКС предоставил материалы, а Эль Лисицкий возглавил команду из 60 художников, занимавшихся дизайном и оформлением выставки. Достигнутый ими результат, весьма впечатливший Горького, был усилен решением подчинить текст визуальным компонентам {610} 610 Wolf E.M. USSR in Construction. P. 24. . Тем не менее даже советский павильон на Всемирной выставке в Париже 1937 года, щедро финансированный и наполненный «живым единством» архитектурного дизайна Бориса Иофана и скульптур Веры Мухиной, был отмечен тем же дидактическим порывом — подавить посетителя текстами, фактами и цифрами, которые преобладали на гораздо более стандартных, малобюджетных выставках, традиционно посылавшихся за рубеж. Советский посол в Лондоне Иван Майский записал в своем дневнике после посещения павильона СССР на парижской выставке: «Слишком много диаграмм, таблиц и фотографий и слишком мало ярких, убедительных экспонатов» {611} 611 Schlbgel К. Terror und Traum: Moskau 1937. Munich: Carl Hanser Verlag, 2008. Ch. 12: Moskau in Paris. S. 267–279 [цит. с. 271]; Майский И.М. Дневник дипломата: Лондон, 1934–1943: В 2 т. М.: Наука, 2006. Т. 1. С. 180. О другом крупном деле см.: Swift A. The Soviet World of Tomorrow of the New York World's Fair, 1939 // Russian Review. 1998. Vol. 57 (July). P. 364–379. .

Международные выставки и конкурсы, включавшие архитектурные компоненты и тем самым предполагавшие существенные затраты, были редкостью сравнительно с небольшими советскими выставками 1920-х годов, которые ВОКС и другие организации помогали организовывать специально для экспортных презентаций за границей. Такие небольшие выставки называли портативными, они представляли собой недорогое сочетание объектов, изображений и текстов или являлись экспозициями со специфическими культурно-политическими акцентами, подчеркивавшими комбинацию особых артефактов и характерных черт Советского Союза. Плакаты, модели, предметы декоративно-прикладного искусства нередко сочетались с тем или иным монтажом печатного текста, фотографиями, статистическими данными и диаграммами. На этих портативных выставках, которые ВОКС регулярно засылал в общества дружбы, экспонаты охватывали широкую гамму — от фарфора, текстиля, палехских шкатулок и красиво изданных книг до театральных афиш, детских рисунков и произведений искусства всевозможных видов. Однако часто их было слишком мало и они подавлялись текстом. В конце концов, тексты были дешевы и могли легко заменяться новыми — соответствующими очередной актуальной идеологической кампании. Двойное требование получения политической и финансовой санкции имело печальные для самой подготовки таких выставок последствия. Например, широкомасштабное празднование десятой годовщины Октябрьской революции было отмечено повсеместной массовой организацией выставок на четырех иностранных языках с преобладанием диаграмм, плакатов и фотографий. Все это готовилось в штурмовой спешке, так как решение о финансировании было принято ЦК партии всего за два месяца до начала работы выставки. Иерархичность существовавшей системы политического и финансового контроля над международными мероприятиями приводила к тому, что спешные приготовления и пропущенные сроки окончания подготовки становились нормой, а вовсе не исключением. Как и в других сферах, нередко серьезно мешала подготовке необходимость пройти через несколько уровней политического одобрения, которые в 1930-х годах стали даже более четко очерченными и многочисленными. В 1920-х годах выставки основывались на стандартной формуле противопоставления советского сегодня — «тяжелому наследию царской России», выражаясь словами из одного выставочного проспекта для слепых, в котором расхваливались преимущества быть слепым в СССР. Отход от подобной ортодоксальной позиции случился в 1936–1937 годах, когда в связи со столетней годовщиной смерти Пушкина русские и советские достижения были представлены вместе {612} 612 [О.Д. Каменева — в ВАПО ЦК ВКП(б) (о выставках, посвященных 10-й годовщине Октября)], 17 января 1928 г.// ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1а. Д. 118. Л. 5–7; [Ионов И.И. «Выставка в С.А.С.Ш.», послано в ВОКС и ЦК], 18 января 1928 г. // Там же. Д. 104. Л. 2–11; [Зам. пред. ВОКСа Л. Чернявский — в Комиссию советского контроля, тов. Шнеерзону], 7 января 1937 г. (о маленьких выставках и политическом контроле), План советского отдела Международной выставки книгопечатанья для слепых // Там же. Д. 276. Л. 28. .