Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Конечно, Сталин не мог принять предлагаемую Уэллсом версию мирового социализма, но сумел развеять предрассудки англичанина в отношении властолюбивого и фанатичного «грузинского горца, чей дух никогда полностью не выходил за пределы родной горной долины». В этом смысле данная встреча оказалась триумфом Сталина: по возвращении Уэллс заявил, что «никогда не встречал человека более чистосердечного, честного и справедливого» {706} 706 Wells H.G. Experiment in Autobiography. P. 684,689. .

Впрочем, советские лидеры не были склонны соглашаться на частичный успех. Выдержки из автобиографии Уэллса с критическими замечаниями о Сталине, высланные Радеком вождю в русском переводе 9 ноября 1934 года, вынудили высокопоставленных советских чиновников, таких как Радек и Литвинов, к обсуждению мер по исправлению ситуации. Как иронично заметил Радек в разговоре со Сталиным, «нам не удалось прельстить девушку» {707} 707 Глава из книги г. Уэллса «Опыт автобиографии», посвященная его последней поездке в СССР // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 792. Л. 122–146; Радек — Сталину, 9 ноября 1934 г. // Там же. Л. 121. .

Три этапа политической активности высшего советского руководства, связанные с визитом Уэллса, можно рассматривать в качестве явления, вполне типичного для визитов подобного рода. Первый этап включал постоянное наблюдение, прогнозирование и борьбу за влияние между чиновниками, контролировавшими пребывание писателя на советской земле {708} 708 Аросев — Сталину, 30 июля 1934 г. // ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 1а. Д. 255. Л. 70; Лельчук B.C. Беседа И.В. Сталина. С. 350. . Второй этап состоял в суматошном обсуждении публикации текста беседы Уэллса со Сталиным. Текст был отредактирован и Сталиным, и Уэллсом, а затем вычитан Константином Уманским, высокопоставленным дипломатом, часто переводившим необходимые материалы для генерального секретаря, а также Майским, игравшим ключевую роль в организации визита, и всеми членами Политбюро. Наконец, выход в свет автобиографии Уэллса запустил серию дискуссий об адекватной реакции советского руководства: Литвинов высказывался за открытый ответ, тогда как Радек колебался и в конечном итоге обратился за окончательным решением к Сталину. Совет Радека был весьма показательным. Вместо того чтобы «ругать» Уэллса, он предложил подавить его «насмешкой». Кроме этого, он посоветовал не высмеивать писателя как личность, а проанализировать его с классовой точки зрения — как человека, отражающего «буржуазные предрассудки интеллигенции». Впрочем, когда Радек ознакомился с ответом Уэллсу, написанным Бернардом Шоу и опубликованным в журнале «New Statesman and Nation», он нашел решение получше: позволить драматургу самому высмеять Уэллса. После этого замечания Шоу были переведены на русский язык для советской прессы — за исключением сделанных неистовым ирландцем довольно бесцеремонных ссылок на Сталина как на националиста и оппортуниста {709} 709 Каганович — Сталину. 24 сентября 1934 г.// Сталин и Каганович: Переписка, 1931–1936 гг. / Сост. О.В. Хлевнюк, Р.У Дэвис, Л.П. Кошелева и др. М.: РОССПЭН, 2001. С. 495–496, примеч. 5; Радек — Сталину, 9 ноября 1934 г.// РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 792. Л. 121; Лельчук B.C. Беседа И.В. Сталина. С. 351. .

Разговор Сталина с Уэллсом, как и встреча с Барбюсом, позволяет прояснить, насколько вождь в своих беседах с западными интеллектуалами руководствовался сочетанием международных и внутриполитических целей. Преобладание британцев и французов среди деятелей, с которыми Сталин встречался в 1930-х годах, само по себе говорит о стремлении повлиять на общественное мнение стран, ключевых для советской внешней политики. В то же время тщательность, с которой генеральный секретарь и его окружение редактировали записи бесед с Уэллсом и прочими знаменитостями, а также широкое распространение их переводов на русский язык позволяют предположить, что руководство СССР придавало большое значение тому, чтобы эти записи дошли до советского читателя. Встречи с Людвигом, Уэллсом и Барбюсом были неразрывно связаны с ранними стадиями формирования культа личности Сталина, и это явно указывает на то, что культивирование образа вождя за рубежом было приоритетным направлением в пропаганде рассматриваемого культа в самом Советском Союзе.

Ромен Роллан, беседовавший со Сталиным 28 июня 1935 года в присутствии своей жены М. Кудашевой и своего большого почитателя А. Аросева, выступавших в качестве переводчиков, был попутчиком, представлявшим собой, вероятно, самое прославленное достояние советской культурной дипломатии. Писатель, драматург, музыковед и популярный биограф, являвшийся обладателем Нобелевской премии, Роллан имел большой авторитет и репутацию «великого писателя» (grand ecrivain). Советские посредники-интеллигенты, обращаясь к Роллану, именовали его «мэтром». Он был человеком, преданным высоким целям: один из самых выдающихся пацифистов периода Первой мировой войны, во время которой его нещадно за это поносили, он также активно выступал за культурное примирение Германии и Франции, а позднее стал ведущим защитником всей антифашистской культуры и сторонником диалога между Востоком и Западом. Весьма отличаясь от колоритного Шоу и нонконформиста Жида, Роллан многим напоминал священника: худой, болезненный, серьезный и аскетичный, он любил нравоучения и являлся весьма обязательным корреспондентом. Его симпатия к сталинизму не была ни простой, ни преходящей. Массовые репрессии и пакт с Гитлером поколебали ее, но полностью уничтожить не смогли. Кроме того, эта симпатия подпитывалась из удивительно большого количества источников. Некоторые из них относились к сфере идеологии и культуры — достаточно упомянуть давние социалистические взгляды Роллана и глубокое знание им истории Французской революции, а также его антифашизм и стремление к просвещению народа. Другие имели личный характер: его статус друга Советского Союза и роль посредников: не в последнюю очередь — его жены М. Кудашевой, а также давнего друга по переписке — Горького и всегда тревожно-внимательного Аросева. Возможно, самым поразительным и раздражающим фактором было то, что Роллан являлся «давним приверженцем культа героев» {710} 710 Fisher D.J. Romain Rolland and the Politics of Intellectual Engagement. New Brunswick: Transaction Publishers, 1988. P. 27–29. . В 1935 году он перенес свое давнее преклонение перед великими историческим личностями на Сталина.

В неотредактированной русской версии беседы Роллана со Сталиным писатель восхвалял вождя как первого представителя и основоположника нового гуманизма. В своем вступительном слове Роллан говорил о миллионах жителей Запада, которые ждут, чтобы СССР показал им пути выхода из текущего экономического и морального кризиса. При этом, по его мнению, следовало не просто повторять слова Бетховена: «Человек, помоги себе сам!», а действенно помочь им и дать нужный совет {711} 711 Нередактированная и никогда не публиковавшаяся версия: Беседа т. Сталина с Ромен Ролланом. Переводил разговор т. А. Аросев. 28.Vl.c.r. [1935] [с резолюцией «не для печати»] // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 775. Л. 1–16, здесь л. 13; вступительное заявление Роллана см. в книге: Rolland R. Voyage à Moscou (juin — juillet 1935) / Ed. В. Duchatelet. Paris: Albin Michel, 1992. P. 127. . [60] Приложение к «Путешествию» содержит «официальную» запись разговора со Сталиным, который редактировал ее лично и затем переслал Роллану, когда тот приезжал в СССР вместе с Горьким; Роллан внес в нее еще несколько изменений. Ранее историки обращались исключительно к подобным «продезинфицированным» вариантам на французском и русском языках. Я в другой публикации старался доказать, что варианты данного текста необходимо сравнивать, так как неотредактированная часть крайне показательна и именно здесь Роллан наиболее отчетливо предстает обожателем Сталина. См.: David-Fox M. The «Heroic Life» of a Friend of Stalinism: Romain Rolland and Soviet Culture // Slavonica. 2005. Vol. 11. J* 1. P. 3–29. На реальной жизни Бетховена было основано самое известное произведение Роллана — монументальный роман воспитания «Жан-Кристоф» (1903–1912). Кроме того, написанная Ролланом в 1903 году научно-популярная биография композитора стала прообразом для целой серии трудов писателя под общим заглавием — «Жизни великих людей». Позднее Роллан обратил свой взор на Восток, чтобы там найти великих людей, жизнь которых вполне можно было превратить в миф: он нашел их в лице Толстого и Ганди. Впрочем, в то же время они являлись для Роллана и образцами для подражания, поскольку он стремился к тому, чтобы стать европейским Толстым. Во всех упомянутых работах, написанных для массовой аудитории в доступном, но серьезном стиле «высокой популяризации» (haute vulgarization), Роллан исследовал героическую природу гениев, которые успешно прошли сквозь тяжелые испытания, чтобы посвятить себя служению человечеству. В 1920-е годы страстное увлечение писателя фигурой Ганди, пацифизмом и панъевропейским примирением было вытеснено антиимпериализмом и стремлением к еще более грандиозному примирению — между Востоком и Западом. Роллан держал свои сомнения насчет национализма Ганди в тайне — даже когда махатма в 1931 году посетил фашистскую Италию; позднее в том же десятилетии Роллан почти так же тайно мучился, размышляя о Сталине и Советском Союзе. Поскольку пацифизм писателя беспокоил советское руководство, в 1935 году он постарался заверить генерального секретаря в том, что, симпатизируя СССР, не будет противодействовать войне ни при каких обстоятельствах {712} 712 Ромен Роллан — Максиму Горькому, 10 августа 1931г.// Correspondence entre Romain Rolland et Maxime Gorki. Paris: Editions Albin Michel, 1991. P. 243; Беседа т. Сталина с Ромен Ролланом. Переводил разговор т. А. Аросев. 28.VI.c.r. [1935] // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 775. Л. 4; Romain Rolland and Gandhi Correspondence (Letters, Diary Extracts, Articles, Etc.). New Delhi: Publications Division, Ministry of Information and Broadcasting, 1976. P. 163–230; Fisher D.J. Romain Rolland. P. 29–31. . Подобным отречением от прежних взглядов он скрепил свою дружбу с диктатором, а идеалом героического гуманиста вместо Ганди стал считать Сталина.