Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

В некотором смысле Горький не так уж и отличался от любого знаменитого иностранца: его решение поддержать сталинскую революцию хотя и было иным по сравнению с аналогичной решимостью зарубежных писателей и интеллектуалов, но основывалось не только на идеологических и политических расчетах. Как и у некоторых наиболее выдающихся западных попутчиков, это решение возникло у писателя из замысловатого сплетения личных убеждений, профессиональных, эстетических и индивидуальных мотивов. Горький, с раннего возраста ненавидевший невежество крестьянства, всем сердцем одобрял массовую насильственную коллективизацию: «великий гуманист» крайне неодобрительно отзывался о консервативной, религиозной и анархической природе крестьянской России. В его письме Сталину, написанном в 1930 году, звучит ненависть к крестьянству наряду с чувством благоговения перед «почти геологическим» преобразованием деревни, предпринятым партией:

Строй жизни, существовавший тысячелетия, строй, который создал человека крайне уродливо своеобразного и способного ужаснуть своим животным консерватизмом… Таких людей два десятка миллионов. Задача перевоспитать их в кратчайший срок — безумнейшая задача. И, однако, вот она практически решается {456} 456 Горький — Сталину, 8 января 1930 г. // Власть и художественная интеллигенция. С.124–125. .

По мнению Горького, сталинская революция должна была не только преобразовать сознание миллионов полуживотных носителей вируса мещанства, но и — как следствие этого — решительно изменить соотношение сил между Россией и Западом {457} 457 Вихавайнен Т. Внутренний враг: Борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции. СПб.: Коло, 2004. С. 209–214. . В данном вопросе наблюдалось полное единство взглядов Горького и Сталина. «Дела идут у нас неплохо», — писал ему Сталин в конце 1930 года, находя тогда время на то, чтобы оказать внимание писателю и обсудить с ним многие вопросы в необычайно длинных и основательных посланиях:

И в области промышленности, и в области сельского хозяйства успехи несомненные. Пусть мяукают там, в Европе… о крахе СССР. Этим они не изменят ни на йоту ни наших планов, ни нашего дела… Не будет больше убогой России. Кончено! Будет могучая и обильная передовая Россия {458} 458 Сталин — Горькому, не позднее 15 декабря 1930 г. // Власть и художественная интеллигенция. С. 138. .

Как и другие великие покровители интеллигенции, Горький окружил себя людьми, составлявшими и литературный кружок, и в то же время свиту близких друзей, гостей и поклонников, — «он не желал умерить свои аппетиты» {459} 459 Ivanov V. Why Did Stalin Kill Gorky? P. 12. . [38] Эта статья необычна в том смысле, что содержит не только интересные замечания, полученные в результате исследования темы автором, но и сведения, почерпнутые им у своего отца — писателя Всеволода Иванова, пользовавшегося покровительством Горького в 1930-х годах; также статья содержит и безосновательные рассуждения. Возвращение в СССР означало не только громогласное признание его «величайшим пролетарским писателем» (в конце концов литературная значимость Горького на Западе стала ослабевать), но и возможность для него создать новую культуру, используя собственный доступ в ближний круг высшего политического руководства. Заманивание Горького в СССР началось в середине 1920-х и усилилось в 1928 году, когда старому большевику Ивану Скворцову-Степанову было поручено возглавить специальную комиссию Политбюро для решения вопросов, связанных с возвращением писателя. Его принимали как героя, на «торжественной встрече» присутствовало столько же высокопоставленных гостей, сколько бывало в случаях приема важнейших зарубежных делегаций. В конце 1929 года Сталин организовал принятие Политбюро постановления, защищавшего Горького от бешеных нападок представителей лагеря воинствующих «пролетариев» литературного фронта; эта резолюция ясно давала понять всем, что Горький, как и верховное партийное руководство, пребывал над эстетико-идеологической схваткой времен «великого перелома». Предложения писателя в области литературы, «культурного строительства» и поддержки интеллигенции рассматривались, по словам Кагановича, с «особой чуткостью» самим Сталиным и его помощниками — по крайней мере до осени 1933 года, когда Горький не получил разрешения на свои регулярные поездки в Италию и стал постепенно выпадать из круга приближенных к вождю {460} 460 Протокол заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 17-го мая 1928 г. // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 687. Л. 1; Резолюция Политбюро ЦК от 15 декабря 1929 г. // Власть и художественная интеллигенция. С. 123–124; Вихавайнен Т. Внутренний враг. С. 209; Каганович — Сталину (о Горьком), 23 июня 1932 г. // Сталин и Каганович: Переписка, 1931–1936 гг. / Сост. О.В. Хлевнюк, Р.У Дэвис, Л.П. Кошелева и др. М.: РОССПЭН, 2001. С. 198; Ivanov V. Why Did Stalin Kill Gorky? P. 33; пример предложений Горького по «культурному строительству», направленных в Политбюро 25 мая 1932 года: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 719. Л. 50–54. . [39] Несмотря на разногласия и фактически домашний арест Горького в конце жизни, Сталин в 1936 году продолжал принимать его предложения (Там же. Д. 720. Л. 110–112, 116). Попытка рассмотрения неоднозначности взаимоотношений Горького и Сталина на протяжении длительного времени — см.: Spiridonova L. Gorky and Stalin (According to New Materials from A.M. Gorky's Archive) // Russian Review. 1995. Vol. 54. № 3. P. 413–424.

Деньги также играли немаловажную роль. Горький не вникал в финансовые детали — ими занимался его личный секретарь (и агент ОГПУ) Петр Крючков, который по этим вопросам телеграфировал личному секретарю Сталина Александру Поскрёбышеву {461} 461 [Телеграмма Крючкова Поскрёбышеву и сопутствующая переписка], март 1932 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 719. Л. 46–48. . До 1932 года для Горького в Госиздате существовал специальный фонд, который содействовал быстрой пересылке средств за рубеж; когда этот канал перекрыли, писатель стал получать оплату с валютных счетов, открытых специально для выплат авторских гонораров, что и положило начало финансовым проблемам. По словам директора Госиздата, в тот год предназначавшаяся для Горького сумма составляла 40 тыс. рублей золотом, а средства, предоставлявшиеся всем издательствам СССР для выплаты гонораров в твердой валюте (прежде всего зарубежным авторам, среди которых были самые выдающиеся представители литературного мира, сочувствовавшие Советскому Союзу), — 100 тыс. {462} 462 [А.Б. Халатов, зав. «ОГИЗ» — председателю СНК тов. В.М. Молотову], 29 марта 1932 г.; Зав. ОГИЗ арт. Халатов — Валютной комиссии при СНК СССР, 21 марта 1932 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 719. Л. 45–46. Герберт Уэллс, поднимаясь по величественной мраморной лестнице в особняке Горького во время своего визита в СССР в 1934 году, обернулся к своему старому другу и спросил: «Скажи, хорошо быть великим пролетарским писателем?» Покраснев, Горький, по некоторым сведениям, ответил: «Мой народ дал мне этот дом» {463} 463 Ivanov V. Why Did Stalin Kill Gorky? P. 6 [см. ссылку на воспоминания присутствовавшего при этом В.М. Ходасевича]. .