Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Ресвик стал первым человеком, оставившим запись в книге почетных гостей Болшевской коммуны, и вскоре эта книга наполнилась хвалебными высказываниями знаменитостей со всего мира {500} 500 Гладыш С.Д. Дети большой беды. С. 102, 104. . Интерес из-за рубежа содействовал повышению статуса коммуны внутри Советского Союза. Слава за границей и на родине пришла к коммуне одновременно, а ее расцвет и падение были обусловлены характерным переплетением внешних и внутренних факторов. На всем протяжении существования коммуны роль Горького трудно переоценить. С тех пор как в конце 1920-х годов она вошла в число учреждений, наиболее часто посещавшихся важными иностранными гостями и делегациями, Болшевская коммуна оказалась чем-то большим, чем просто показушным объектом для иностранцев. Ее «выпускники» оставили след в истории советского общества; в советской же культуре прославление Болшево как особого места для перевоспитания преступников стало ослабевать по мере того, как принцип перевоспитания все больше подменялся на практике противоположным принципом презумпции виновности и жесткой эксплуатацией труда арестованных.

Производительный труд и формирование новых пролетариев — наиболее характерные большевистские и советские черты Болшевской колонии. Впрочем, не они стали тем, что произвело самое сильное впечатление на Ресвика из «The Nation» и на других западных гостей. Их интересовала значимость этого места с точки зрения прогрессивных реформ уголовного права и общества в целом, а также их влияния на малолетних преступников и неимущих правонарушителей.

Достаточно типичным было то, что большевистские и советские принципы резонировали с общим интересом к коммуне со стороны прогрессивных иностранных гостей различного политического толка. Типичным был также тот факт, что программы, поддержанные революцией, вышли из общественных движений, требовавших социальных реформ в позднеимперской России {501} 501 Kelly С. Children's World: Growing up in Russia, 1890–1991. New Haven: Yale University Press, 2007. P. 184–185. . Ресвик выделил характерные черты «эксперимента в реформе исправительной системы» Дзержинского, которые позднее не переставали поражать и других иностранцев: свобода передвижения коммунаров, малое количество охранников и ограждений, а также кажущаяся поразительной способность перевоспитать даже самых отъявленных преступников при помощи «смены среды». Задача состояла в том, чтобы превратить «одних из худших малолетних преступников в России в приличных людей… Большинство из них оказались упитанными, румяными, широкоплечими мальчишками, чьи глаза светились здоровьем и энергией. Было трудно поверить, что всего лишь год или два назад эти мальчики были убийцами и бандитами». Без сомнения, давая разрешение американским журналистам посетить Болшево, власти надеялись, что написанная в результате статья будет способствовать созданию благоприятного образа Дзержинского в общественном сознании, который теперь выглядел не как «олицетворение революционного террора», но как гуманный покровитель собственного «детского колхоза» {502} 502 Reswick W. An Experiment in Freedom. .

Что касается условий содержания и предоставлявшихся возможностей, Болшево и другие коммуны ОГПУ были поистине уникальными даже среди тех сиротских приютов и исправительных колоний, которые объявлялись образцовыми или просто хорошо организованными учреждениями. Между детскими домами существовали огромные различия, как и в случае с другими институтами советского социального обеспечения, но суровые наказания, а также низкий (а то и просто ужасающий) уровень материальных условий содержания находившихся под опекой государства малолетних преступников считались нормой {503} 503 Об условиях содержания и их несоответствии как пропагандистским, так и политическим установкам см.: Kelly С. Children's World. P. 198–203, 215–219. . Тем не менее болшевские «достижения» были неподдельными и заслуживают подробного рассмотрения, поскольку большинство иностранцев весьма трудно было поразить, не имея для этого оснований. Отчасти зарубежных гостей поражало как раз то, что делало данное учреждение исключительным: идиллическое пространство бывшей помещичьей усадьбы с отличным оборудованием, хорошим поваром и кортами для тенниса, который на Западе считался дорогим, элитарным видом спорта. Но ничто из этого не имело бы значения, если бы не замечательные трансформации беспризорников, наркоманов и преступников, которых Болшево принимало во все возраставших количествах (32 человека в 1925 году, 96 — в 1927-м, 197 — в 1929-м, 655 — в 1930 году и, после массового притока, 1200 человек в 1931-м и 2200 — в 1933 году) и которых здесь быстро «приводили в порядок» (выражение Горького о Соловках): давали образование и превращали в высококвалифицированных рабочих. Они получали прибыль от участия в производстве пользовавшихся большим спросом товаров: спортивного инвентаря, оборудования и одежды. В 1932 году коммуна им. Дзержинского в Харькове произвела первые фотоаппараты «ФЭД» — очень хороший советский аналог «Лейки», название которого представляло собой инициалы самого Дзержинского. Многие бывшие коммунары продолжали работать на предприятиях после своего «выпуска», другие бывшие малолетние преступники становились талантливыми спортсменами, актерами и музыкантами. Причем некоторые предоставлявшиеся им возможности были, безусловно, выше, чем даже в самых элитных закрытых учебных заведениях Запада. Отчасти оттого, что слава этого учреждения распространилась за рубежом, начиная с конца 1920-х годов известные ученые, писатели, представители партийной интеллигенции регулярно появлялись в коммуне. Например, здесь бывали сатирики Ильф и Петров, а Бухарин даже прочел в 1935 году лекцию. Музыкальным образованием в колонии, которая могла похвастаться хорошими хором и оркестром, руководил выпускник консерватории по классу фортепьяно А.Г. Двейрин {504} 504 Позамантир Р. Предисловие//Болшево. С. 3–4; Резиновский Я.Г. Говорят документы // Там же. С. 6; Богословский СП. Болшевская «Педагогическая поэма» // Там же. С. 19–20; Двейрин А.Г. Искусство в коммуне// Там же. С. 91–104. Большинство коммунаров были мальчиками, принятыми на воспитание в возрасте 15–16 лет, но некоторые принимались и с 13 лет; первая группа девочек была принята в 1927 году (Там же. С. 19). О фотокамерах «ФЭД» см.: Fricke О. The Dzerzhinskii Commune: Birth of the Soviet 35mm Camera Industry // History of Photography. 1979. Vol. 3. № 2, доступно в Интернете: http://www.fedka.com/Useful_info/ Commune_by_ Fricke/commune_A.htm. (последнее посещение 28 августа 2011 года). .

Именно дети производили на гостей самое большое впечатление. Профессиональный американский инженер Зара Уиткин посетил в 1932 году одно из дочерних по отношению к Болшевской колонии учреждений — коммуну им. Дзержинского под Харьковом — и увидел там «лучшее современное оборудование» и помещения «в значительно лучшем состоянии, чем многие из фабрик для взрослых рабочих, из тех, что мы уже видели». Но что действительно «сильно взволновало» американских гостей — это настроение и дух детей, поющих советские военные песни. «После импровизированной приветственной концертной программы мальчики и девочки с живыми и счастливыми лицами толпились вокруг нас, задавая бесчисленные вопросы» {505} 505 Witkin Z. An American Engineer in Stalin's Russia: The Memoirs of Zara Witkin, 1932–1934 / Ed. M. Gelb. Berkeley: University of California, 1991. P. 55. . Одно из наиболее устойчивых достижений даже не было очевидным в период существования коммуны: поразительное количество «выпускников» вышли на волю, чтобы занять видные должности педагогов, главных инженеров, директоров фабрик и писателей, из чего следует, что некоторые получили высшее образование. Сопровождавшие иностранцев лица не уставали повторять, что в этих учреждениях не было ни тюремных заборов, ни охранников. Как обнаружила Катриона Келли, среди большого числа советских сиротских приютов и «детских садов нового типа» в 1920-х годах были и такие, в которых действовало «подлинное самоуправление» {506} 506 Kelly С Children's World. P. 72. . Неужели действительно свобода и доверие, дарованные воспитанникам ОГПУ, сделали то, что Горький назвал чудом?