Тамара Красовицкая - Генеральный секретарь ЦК КПСС, первый президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв

Если Горбачёв и выступал на Политбюро по вопросам сельского хозяйства, то выступления были, как правило, серенькие, поверхностные, не содержащие каких-либо предложений по кардинальному улучшению работы на том участке, за который он отвечал. Складывалось впечатление, что он ни с кем не хотел портить отношения. Ну, это оценки конкурента. Секретарь же ЦК В. Фалин (избранный уже при Горбачёве), наблюдая в конце 70-х – начале 80-х годов появление М. С. Горбачёва на заседаниях Политбюро и Секретариата, отмечает: перестарков в руководстве страны подпирает свежая генерация, соскучившаяся по настоящему делу. Горбачёв навлекал на себя косые взгляды коллег, когда неловко нарушал идиллию.

Он приводит конкретный пример. В 1982 году Секретариат обсуждал вопрос о состоянии энергетики. «Два министра – Братченко и Непорожний – вешали на уши лапшу. Ведущий заседание Черненко предложил указать министрам-коммунистам на необходимость «большего внимания», «повышения требовательности» и прочее. Слова попросил Горбачёв.

– Я не согласен. Секретариат рассматривает данный вопрос в третий раз. Никаких перемен к лучшему первые два обсуждения не принесли. Пора не уговаривать, а спрашивать с министров.

К. У. Черненко и остальные секретари приуныли. Все удачно складывалось, и надо же.

– Что ты, Михаил Сергеевич, предлагаешь?

– Я за то, чтобы строго следили за выполнением принимаемых решений, коль беремся за какой-то вопрос. Кто их нарушает, должен отвечать в партийном порядке.

– Может, условимся так: последний раз предупредим коммунистов Братченко и Непорожнего. Не поможет накажем по всей строгости.

Никто не возразил. Горбачёв к штурму неба не был готов, но флаг показал».

А. С. Черняев в дневнике заметил: когда после смерти Суслова и отставки Кириленко Горбачёв стал вести иногда заседания Секретариата, «те, кто по очереди из нас, замов, там бывали, возвращались в восторге: наконец-то появился умный и честный человек, озабоченный состоянием страны и готовый что-то делать. Особенно нравилось, как он “вызывал на ковер” министров, разоблачал их некомпетентность, близорукость, а то и обман, который стал обычной и простительной практикой. Но замечали и другое: оргвыводов даже в отношении явных бездельников и паразитов не следовало. Это, наверное, было бы превышением “компетенции”, Политбюро не поддержало бы. Принцип “стабильности”… свято сохранялся. Ибо это была основа самосохранения режима и власти “верха”. Нахлобучки, иногда оскорбительные, сносили, даже, бывало, ерничали над собой, а вот чтоб прогнать – совсем другое дело!»

Но важнейшим остается вопрос о том, на каком повороте своей карьеры Горбачёв проникся реформаторским духом?

Многие корни «нового мышления» искали в дружбе Горбачёва с будущим идеологом перестройки Александром Яковлевым. Дружба началась еще в начале 80-х, когда Яковлев был советским послом в Канаде. Другие авторы выявляют интерес к преобразованиям значительно раньше, в годы учебы в МГУ, где его другом и однокурсником был идеолог Пражской весны Зденек Млынарж. Ира (его дочь) в одном интервью медленно, осторожно подбирая слова, говорит: «Если я сейчас скажу, что все мы также приходили домой и все-все друг другу рассказывали, значит, опять пойдут разговоры, что решения Политбюро принимались в семье Раисой Максимовной, или еще, не дай бог, приплетут меня… Но это же анекдот! Те решения, которые были политическими, в семье не обсуждались. Обсуждались эмоции, реакции, ощущения, переживания. Вот на уровне: устал – не устал, это мучает, то беспокоит… Человеку всегда ведь нужно с кем-то поговорить, нужен собеседник» – это к разговорам в очередях, что Горбачёва «сбила с толку Райка».

Но не станем преуменьшать колоссальную роль его жены, ее философский склад ума в подходе к оценке получаемой М. Горбачёвым информации. Александр Островский (историк, автор книги «Кто поставил Горбачева?») настаивает на учете того обстоятельства, что перестройка была задумана уже Андроповым. Как сообщил ему Н. И. Рыжков, когда в ноябре 1982 года Андропов создал Экономический отдел ЦК КПСС, который Рыжков как раз и возглавил, перед ним была поставлена задача подготовить переход к многоукладной рыночной экономике. В связи с этим Андроповым была создана специальная группа для подготовки экономической реформы, в которую входил и Горбачёв. Официального статуса данная группа не имела, но фактически ее возглавлял Горбачёв, являвшийся членом Политбюро и по этой причине занимавший в партийной иерархии более высокое положение, чем секретарь ЦК КПСС Рыжков. К весне 1985 года концепция экономической реформы была подготовлена. Она предполагала сохранение у государства только 50 % собственности. Остальное должен был составить частный сектор.

Уже в 1986 году Горбачёв выступал за отказ от планирования и предоставление предприятиям полной свободы. Эти факты подтверждает и Н. И. Рыжков: «Я обратил внимание на его острое и целенаправленное желание как можно больше расширить круг своих интересов. Выходя за рамки проблем сельского хозяйства, он вторгался в область общей экономики и даже получал щелчки от старых членов Политбюро. Там не любили, когда кто-то проявлял излишнюю инициативу, выходил за пределы своей, ограниченной должностью, компетенции. Видно, эту тягу Горбачёва к экономическим проблемам и заметил Андропов. И тогда он взял дело в свои руки, сам подтолкнул его к этому. Юрий Владимирович старой школы был руководитель. А понятие «старая школа» чаще всего несет в себе начало хорошее, добротное, прочное, как и в этом случае: он просто подстегивал в подчиненных стремление знать больше, видеть больше, больше понимать. И активнее применять это в работе. Что касается Горбачёва, то, полагаю, Андропов уже тогда исподволь готовил смену Черненко, который проблем народного хозяйства не знал вообще».

А. Коробейников, помощник Горбачёва в Ставрополе:

– Кто бы и как бы ни критиковал Горбачёва за его недостаточную научную «оснащенность», все-таки у него была тяга к самостоятельности творчества… У меня, как и у Болдина, сложилось впечатление, что Горбачёву можно подсунуть любую, самую революционную идею. Он поначалу, конечно, отринет ее или в лучшем случае промолчит. Вы уже забудете об этом думать и однажды вдруг обнаружите свою идею в его речах или статьях. И никакого в его понимании греха в этом не было. Болдин пишет: «Умение присваивать чужие идеи развито у Горбачёва до вершин совершенства. Но это никого не обижало, так как все отлично понимали, что у людей его уровня так, наверное, и должно быть».

Но в стране положение становилось все хуже и хуже, и сегодня уже вопрос о том, кто задумал перестройку, отходит, при всей своей важности, на второй план. Ни один пятилетний план не выполнен, в том числе 8-я пятилетка (1966–1970 годы), которая традиционно считается успешной. Двойная мораль, противоречие между словом и делом стали привычными. Впечатление, что «гребцы бросили весла» в административно-командной системе, и делали призывы и решения мобилизовать ресурсы и людей неэффективными. Большинство из них излагалось в анекдотах, горожане (работники НИИ, заводов и фабрик, студенты и школьники) пропадали на колхозных полях и овощных базах. И там, и там пропадал с большими затратами выращенный урожай, что делало этот труд бессмысленным с экономической да и нравственной стороны дела. На кухнях проблему объясняли параличом воли. На самом деле объяснить это явление можно тем, что кризис переживала сама модель государственно-монополистического социализма.