Анна Семенова - Император Всероссийский Павел I Петрович

В последние годы жизни Екатерины II при содействии наставника ее внука Александра, швейцарца Фредерика Лагарпа, несколько наладились отношения старших сыновей Павла с отцом. Они стали часто бывать в Павловске и Царском Селе, принимать участие в парадах и учениях, причем Константин с энтузиазмом, а Александр – с видимым равнодушием. Зная о планах матери возвести на престол старшего внука в обход него самого, Павел не мог искренне относиться к Александру, как к очень осторожному в своих поступках человеку и воспитаннику республиканца Лагарпа. В это время планы Екатерины относительно Александра приобретали все более отчетливые очертания. В Петербурге ходили упорные слухи, что 1 января 1797 года будет обнародован манифест о престолонаследии с объявлением Александра наследником престола и заточением Павла в одну из крепостей.

Еще рано утром 5 ноября 1796 года ничто не предвещало изменений в здоровье императрицы. Некоторое ухудшение ее здоровья, скорее всего, микроинсульт, произошло за шесть недель до этой даты. Тогда, узнав об отказе шведского короля от брака с великой княжной Александрой Павловной, императрица, по свидетельствам очевидцев, на несколько минут потеряла дар речи, но быстро приняла обычный вид и вернулась к привычному общению с собеседниками. Теперь же, после утреннего кофе и начала занятий, она полностью потеряла сознание. Камердинер нашел императрицу лежащей на полу.

Медаль к коронации Павла Петровича.

Далее дадим слово Фёдору Ростопчину, талантливому рассказчику и яркому памфлетисту. Лакеи «с великим трудом перенесли императрицу в спальную комнату, но, будучи не в состоянии поднять тело на кровать, положили на полу на сафьяновом матрасе. Тотчас послали за докторами… К великому князю-наследнику от князя Зубова и от прочих знаменитых особ послан был с извещением граф Николай Александрович Зубов; а первый, кто предложил и нашел сие нужным, был граф Алексей Григорьевич Орлов». Павел, обедавший в этот день с семьей и приближенными на гатчинской мельнице, рассказал за столом о странном ночном происшествии. По его словам, «он чувствовал во сне, что некая невидимая и сверхъестественная сила возносила его к небу. Он часто от этого просыпался, потом засыпал и опять был разбужаем повторением того же самого сновидения». «По окончании обеденного стола, – продолжает Ростопчин, – когда наследник со свитою возвращался в Гатчину, а именно в начале З-го часа, приехал в Гатчину шталмейстер граф Зубов с каким-то весьма важным известием. Наследник приказал скорее ехать и не мог вообразить себе истинной причины появления графа Зубова в Гатчине. Останавливался более он на той мысли, что, может быть, король шведский решился требовать в замужество великую княжну Александру Павловну, и что государыня о сем его извещает. По приезде в Гатчинский дворец граф Зубов был позван к нему в кабинет и объявил о случившемся с императрицею, рассказав все подробности. После сего наследник приказал наискорее запрячь лошадей в карету и, сев в оную с супругою, отправился в Петербург, а граф Зубов поскакал наперед в Софию для заготовления лошадей». На всем пути следования кортежа, продолжает свое повествование Ростопчин, непрерывно встречались курьеры от самых разных лиц, спешащих сообщить наследнику уже известную новость: «Не было ни одной души из тех, кои, действительно или мнительно имея какие-либо сношения с окружавшими наследника, не отправили бы нарочного в Гатчину с известием; между прочим, один из придворных поваров и рыбный подрядчик наняли курьера и послали».

Ехавший в одной карете с Павлом Ростопчин оставил образное описание этого путешествия: «Проехав Чесменский дворец, наследник вышел из кареты. Я привлек его внимание на красоту ночи. Она была самая тихая и светлая; холода было не более 3 градусов; луна то показывалась из-за облаков, то опять за нее скрывалась. Стихии, как бы в ожидании важной перемены в свете, пребывали в молчании, и царствовала глубокая тишина. Говоря о погоде, я увидел, что наследник устремил взгляд свой на луну, и при полном ее сиянии мог я заметить, что глаза его наполнились слезами и даже текли слезы по лицу… Вслед за сим он тотчас сел в карету и в 8 с половиною часов вечера въехал в Санкт-Петербург, в котором еще весьма мало людей знали о происшедшем».

После кончины Екатерины II, последовавшей утром 6 ноября, Павел Петрович уже отдавал распоряжения в качестве нового правителя государства и принял присягу от ближайшего окружения. По словам Ростопчина, «император со всею фамилиею в сопровождении всех съехавшихся во дворец, изволил пойти в церковь. Пришедши, стал на императорское место, и все читали присягу вслед за духовенством. После присяги императрица Мария, подошедши к императору, хотела броситься на колена, но была им удержана, равно как и все дети. За сим каждый целовал крест и Евангелие и, подписав имя свое, приходил к государю и к императрице к руке». Императора в первые часы пребывания в новом качестве беспокоил один вопрос: присягнет ли ему граф Алексей Орлов, участник свержения Петра III и напрямую причастный к его смерти. Он послал Ростопчина к Орлову с требованием привести его к присяге. «Его не было во дворце, – заметил Павел, – а я не хочу, чтобы он забывал 28 июня». Ростопчин нашел бывшего фаворита Екатерины больным в своем дворце и объявил ему о цели приезда и кончине императрицы. «Продолжая плакать, – вспоминал Ростопчин, – он говорил с огорчением насчет того, как мог государь усомниться в его верности; говорил, что, служа матери его и Отечеству, он служил и наследнику престола и что ему, как императору, присягает с тем же чувством, как присягал и наследнику императрицы Екатерины». Завершает свой рассказ о последнем дне жизни императрицы Екатерины будущий руководитель внешней политики Павла и московский генерал-губернатор следующими меланхолическими размышлениями о человеческой природе: «Сколь ни велики были ее дела, а смерть слабо действовала над чувствами людей. Казалось, все были в положении путешественника, сбившегося с дороги, но всякий надеялся попасть на нее скоро. Все, любя перемену, думали найти в ней выгоды, и всякий, закрыв глаза и зажав уши, пускался без души разыгрывать снова безумную лотерею слепого счастья».

«По повелению Его Величества назначено перенесение тела покойного государя Петра Фёдоровича из Невского монастыря в Петропавловский собор для погребения с Ее Величеством, и во дворце сего ноября с 15 дня допускаемы будут всякого звания люди опричь мужиков», – так писал 7 ноября 1796 года неизвестный автор своему родственнику в Ярославль. Это потрясшее современников небывалое событие сопровождалось созданием специальной «печальной комисии». Останки Петра III были подняты из могилы и вместе со старым гробом поставлены в «новый сделанный великолепный гроб, обитый золотым глазетом, с гербами императорскими», затем гроб был перенесен в Нижнюю Благовещенскую церковь Александро-Невской лавры, где был открыт, и император к «телу покойного государя изволили прикладываться». В это время из Москвы в большом ящике, покрытом парчой, везли императорские регалии: большую императорскую корону, державу и скипетр.