Любовь Мельникова - Император Всероссийский Александр I Павлович

Мария была младшей дочерью польского князя А.-С. Святополк-Четвертинского, убитого в 1794 г. в Варшаве во время восстания Т. Костюшко. Екатерина II, оценив верность погибшего шляхтича русским интересам, взяла под свое покровительство его вдову и детей. 15-летняя Мария стала фрейлиной при петербургском дворе, а через год вышла замуж за 37-летнего князя Д. Л. Нарышкина, одного из самых знатных и богатых вельмож того времени. Г. Р. Державин посвятил новобрачным пастушескую эклогу «Новоселье молодых», где герои клянутся друг другу в вечной любви и верности. Однако поэт оказался плохим предсказателем.

Нарышкина Софья Дмитриевна. Неизвестный художник.

В 1801 г. Мария Антоновна понравилась Александру I и через некоторое время стала его возлюбленной. Отношения императора с супругой к тому времени заметно охладели, и он с головой окунулся в новую страсть. Согласно более позднему признанию Александра, он не испытывал тогда угрызений совести по отношению к Елизавете Алексеевне, ошибочно полагая, что поскольку их союз «заключен в силу внешних соображений», то они «соединены лишь в глазах людей, а перед Богом оба свободны» и он «вправе располагать своим сердцем».

О взаимной любви императора и его фаворитки вскоре стало известно в обществе. Злые языки тут же нарекли Д. Л. Нарышкина «Магистром Ордена рогоносцев», однако ему пришлось смириться с новым двусмысленным положением при собственной жене. Елизавета Алексеевна тоже старалась стойко переносить привязанность мужа к другой женщине. Однако неоднократные беременности Нарышкиной причиняли мучительные страдания императрице, страстно желавшей иметь своих детей. Об ожидании первого внебрачного ребенка Александра I она узнала от самой соперницы во время бала, когда из вежливости поинтересовалась, как она себя чувствует. Ответ буквально ошеломил: «Не совсем хорошо, так как я, кажется, беременна». В письме Елизаветы Алексеевны матери от 10 июня 1804 г., написанном спустя год после этого разговора, чувствуется ее неутихающая боль и уязвленная гордость: «Не правда ли, дорогая мама, что нужно было иметь неслыханную дерзость, чтобы сказать это, ибо она отлично знала, что мне известно, от кого она могла быть беременна». Этим ребенком, родившимся в 1803 г., была дочь Елизавета, скончавшаяся почти сразу после появления на свет. Через год у Александра и Марии Нарышкиной родилась еще одна дочь, тоже названная Елизаветой, но и она вскоре умерла.

Горе, испытанное императрицей при рождении этих детей, заставило ее в ноябре 1804 г. написать своей матери жестокие слова по поводу их смерти: «Справедливое Провидение…не потерпит незаконнорожденного ребенка в этой семье». Елизавета Алексеевна сообщала также, что Александр оба раза искренне и глубоко скорбел о потерянных детях. Она проявляла по отношению к нему дружеское сочувствие, за что ненадолго ощущала «почти что нежное отношение к себе».

Нарышкин Дмитрий Львович. Художник Л. Гуттенбрунн.

В ответных письмах маркграфиня Баденская Амалия упрекала дочь в неумении привлечь к себе мужа и в том, что у нее до сих пор нет желанных детей. Мария Фёдоровна тоже считала, что невестка могла бы вернуть себе расположение ее сына, если бы не была столь горда. Она даже давала ей советы, которые, на ее взгляд, могли бы помочь их сближению. Но сближения не происходило.

Напротив, с годами для Александра I все большее значение приобретала любовь Марии Нарышкиной. В 1808 г. у них родилась дочь Софья. Этот ребенок, единственный из детей императора, не умерший в младенчестве, позволил ему наконец почувствовать себя настоящим отцом. Александр обожал свою дочь, которая, по его словам, «украшала его существование». Зинаида, родившаяся в 1810 г., разделила печальную судьбу двух Елизавет. Все эти девочки носили фамилию Нарышкиных и официально считались детьми Дмитрия Львовича. Мария Антоновна проживала с мужем в шикарном доме на Фонтанке и занимала ведущее место при дворе. Она ничего не требовала от императора и не интересовалась политикой, чем разочаровала тех, кто надеялся с ее помощью добиться пересмотра польского вопроса.

Охотников Алексей Яковлевич. Неизвестный художник.

Летом 1814 г. Нарышкина сама порвала любовную связь с царем, которую, по выражению графини Р. С. Эдлинг, «никогда не умела оценить». Как только увенчанный славой Александр I вернулся из Парижа, она сообщила ему о своем решении расстаться и уехать. После многолетней близости с императором фаворитка внезапно вспомнила о грехе и о долге, а также о том, что их союз является препятствием для его сближения с женой. «Я страдал невыразимо, – признавался Александр фрейлине своей жены, – но ее доводы были так благородны, так возвышали ее в глазах света и в моих собственных, что с моей стороны возражать было невозможно». Сообщая сестре Екатерине Павловне о разрыве уз, в которых он «видел счастье всей своей жизни», Александр подчеркивал, что слишком любит Нарышкину, чтобы «заставлять ее действовать наперекор своим убеждениям». Однако вскоре он узнал, что главной причиной проснувшейся добродетели его возлюбленной был роман с князем Г. И. Гагариным, продолжавшийся уже больше года… Вероятно, именно Гагарин был отцом единственного сына Нарышкиной Эммануила, родившегося в 1813 г. Во всяком случае у Александра не было оснований считать его своим.

Предательство М. А. Нарышкиной, пользовавшейся почти безграничным доверием императора, стало для него одним из наиболее сильных разочарований, испытанных в течение жизни.

Елизавете Алексеевне было всего 22 года, когда муж охладел к ней и завел официальную фаворитку. Причины охлаждения точно неизвестны. В качестве предположений современники и исследователи обычно называют слишком ранний брак царственной четы, воспоминания Александра о страшной мартовской ночи 1801 г., когда хладнокровно державшаяся супруга была свидетелем его слабости, наконец, сплетни о романе Елизаветы с Чарторыйским, достоверность которых до сих пор не доказана. Так или иначе, но вскоре после вступления Александра I на престол его отношения с женой ограничились в основном соблюдением придворного этикета, вечерними чаепитиями и довольно редкими дружескими беседами. Между тем сердце молодой женщины жаждало любви и материнства.

В 1803 г. Елизавета обратила внимание на красивого офицера Кавалергардского полка Алексея Охотникова, бросавшего на нее нежные взгляды. Сначала она вряд ли предполагала, как далеко это может зайти. Строгий дворцовый этикет не позволял императрице вступать в разговоры с офицерами, даже допущенными ко двору. Поэтому в течение целого года проявление взаимных чувств выражалось лишь в пойманных взглядах во время случайных встреч и коротких надписях на коре деревьев в укромном уголке парка: «E», «Alexis», «Я был здесь, чтобы видеть Вас» и др. Такая романтическая игра была довольно популярна в начале ХIХ века. Эти невинные знаки внимания Елизавета тщательно фиксировала в своем дневнике. Вскоре даже мимолетные встречи с кавалергардом на прогулке, в церкви или на балу приобрели для нее такое большое значение, что в дни, когда ей не удавалось его увидеть, она писала в дневнике: «Плохо», «Очень плохо».