Марк Вишняк - Дань прошлому

Для политической работы вовне Астров привлек известного пензенского статистика социал-демократа Громана, Владимира Густавовича, которому вскоре приданы были помощники: Череванин-Липкин, видный меньшевик-ликвидатор, и Попов, Павел Иванович, при большевиках возглавивший Центральное статистическое управление. Позднее был приглашен, в качестве специалиста по зерну и мукомолью, Наум Михайлович Ясный, - широко известный сейчас в Соединенных Штатах.

Громан был наиболее яркий, волевой и темпераментный работник экономического отдела. Он представлял Союз городов в Особом совещании по продовольствию в Петрограде, имел свой план заготовок снабжения армии и городов и был грозой всех чиновничьих планов и начинаний. Он занимал соседнюю с той комнатой, в которой сидели мы с Ясным. Громан редко сидел спокойно за своим столом, а чаще шагал или бегал по комнате, громко диктовал, громыхал, чертыхался, вдруг появлялся у нас на пороге и вновь исчезал. Он постоянно бывал в несколько приподнятом настроении, неугомонный, капризный, и в то же время беззаветно, не щадя сил и нервов, преданный своему делу. По сравнению с ним Череванин с Поповым казались смиренными агнцами или школьниками, беспрекословно выполнявшими указания наставника. Весь Отдел приходил в движение, а кое-кто и в волнение, когда Громан уезжал сражаться с бюрократами или возвращался из Петрограда, потерпев поражение или одержав победу.

У меня в экономическом отделе были разные задания. Наиболее длительной и интересной была разработка положения о выборах в органы городского самоуправления, проект которого обсуждался в Государственной Думе. Здесь мне приходилось иметь дело с одним только Астровым, и я сумел оценить его как человека и как умелого аналитика, несколько грешившего приверженностью к старомодному канцелярскому стилю. Когда мы закончили в общих чертах работу, было созвано совещание с участием специалистов городского дела и избирательного права. Среди них были профессора Загряцков, Богдан Александрович Кистяковский и другие.

Служба в Союзе городов отнимала почти всё время. Никакой эс-эровской организации или работы в это время в Москве не было, и я не имел ни повода, ни досуга встречаться даже с Зензиновым, который служил в том же Союзе городов в бюро труда, помещавшемся в том же Камергерском переулке, что и мы, но только ближе к Кузнецкому мосту. Заведывал бюро наш товарищ, экономист Гельфгот, а главной обязанностью бюро было устраивать на работу ищущих ее. Для этого у бюро были особые агенты, которые разъезжали по России в поисках предложения труда. Среди таких агентов оказались небезызвестные впоследствии большевики Ногин и Милютин, меньшевик Исув и др.

В повседневных заботах я был чрезвычайно удивлен, когда по телефону получил неожиданно приглашение навестить вечером Дмитрия Самойловича Розенблюма-Фирсова. Я познакомился с ним на партийном съезде на Иматре и больше десяти лет с ним не встречался. Никогда у него дома не бывал. У Розенблюма я застал приехавшего из Петрограда Леонтия Моисеевича Брамсона, одного из лидеров трудовой группы в 1-ой Государственной Думе, лишенного избирательных прав за подписание Выборгского воззвания.

Брамсон стоял во главе Общества распространения труда среди евреев, ОРТ-а, но продолжал интересоваться общероссийской политикой. Осенью 1917-го года истекал пятилетний срок полномочий 4-ой Государственной Думы, и возникал вопрос о подготовке к выборам в 5-ую. В Петрограде с этой целью создался Народнический избирательный блок, в который вошли эс-эры, эн-эсы и трудовики, и Брамсон приехал в качестве представителя общего Комитета.

В Комитет входили переехавший уже в Петроград Зензинов, кн. Сидамон Эристов и Н. В. Святицкий - от эс-эров; Мякотин, Чарнолусский и Знаменский от эн-эсов; и Брамсон, Чайковский и Березин - от трудовиков. Председателем был избран "вне фракций" стоявший Керенский. Комитет наметил 13 лиц, принадлежащих к народникам, в качестве возможных кандидатов в депутаты 5-ой Государственной Думы.

Святицкий разработал избирательную географию и статистику, чтобы выяснить наиболее благоприятствующие избранию намеченных кандидатов округа. Ими оказались расположенные на среднем и нижнем Поволжьи, в Сибири, Киргизии, на Кавказе и в Крыму. Там надлежало заблаговременно запастись необходимым для выборов имущественным цензом. Для меня намечена была Костромская губерния, от которой в 4-ую Думу был избран Александр Иванович Коновалов, владелец известной мануфактуры, будущий министр торговли и промышленности во Временном Правительстве.

И внешность, и манеры Брамсона были очень привлекательны. Сквозь очки глядели задумчиво-грустные, бархатные, еврейские глаза. Он интересовался, соглашусь ли я принять активное участие в избирательной кампании и выставить свою кандидатуру. Это был не праздный вопрос. В эс-эровской среде с самого существования Государственных Дум было два мнения относительно целесообразности участия в выборах. Выборы в 1-ую и 3-ью Думы партия открыто бойкотировала. При выборах в 4-ую Думу обязывающего членов партии решения не было установлено. Без колебаний я принял сделанное мне предложение и согласился подписать доверенность на приобретение на мое имя клочка земли в Костромской губернии.

8

С окончанием второго года войны политическое настроение коренным образом изменилось. Государственная Дума, органы местного самоуправления, Земский союз, Союз городов, Военно-промышленные комитеты, пресса, армия, не исключая занимающих самые высокие посты, искали причины и виновников нестроения и поражений. Их находили в правительственной политике, в строе, в носителе верховной власти. "Так больше жить нельзя" и "так дольше не может продолжаться" перестало быть монополией революционных и оппозиционных только кругов.

Каждый, кто задумывался над судьбой России и своей судьбой, ощущал это. Самые верноподданные монархисты возмущались неспособностью, нерешительностью, непредусмотрительностью, бездарностью власти. Возмущение стало захватывать высокопоставленные сферы до членов царствующего дома и даже целые линии царской фамилии - "Владимировичей" и "Михайловичей". С назначением министром внутренних дел ставленника Распутина, депутата Думы Протопопова, события пошли crescendo. Политика овладела мыслью и жизнью каждого, помимо его воли и желания. Речи, произнесенные в Думе Милюковым, Пуришкевичем, Маклаковым, Шульгиным, Керенским 1-го и 19-го ноября по резкости превзошли всё, что десятилетием раньше говорилось в "Думе народного гнева".

На 16-ое декабря вечером московское юридическое общество назначило доклад члена Думы Маклакова по крестьянскому вопросу. Законодательные предположения о крестьянах стояли на повестке Государственной Думы. Доклад происходил в круглом зале старого здания университета, рядом с кабинетом ректора. Среди собравшихся 40-50 слушателей был и я.