Марк Вишняк - Дань прошлому

Я впервые присутствовал при политическом выступлении Петра Бернгардовича. Это было довольно тягостное зрелище. Говорил он очень плохо, спотыкаясь и заикаясь и не всегда ясно, - совсем не так, как писал. Когда я поделился своим разочарованием с одним из почитателей Струве, тот меня утешил:

- Знаете, в писании говорится, когда Моисею надо было передать фараону волю Бога, он брал с собой своего брата Аарона, краснобая, но не слишком мудрого... Струве не говорун именно потому, что он мыслитель. Он больше озабочен тем, чтобы мысли были стройны, а не тем, чтобы слова бежали быстро...

И в самом правительстве не всё обстояло благополучно по этому пункту. Новый военный министр ген. Верховский защищал необходимость скорейшего выхода из войны, а министр иностранных дел, сменивший Милюкова, Терещенко, вдруг вернулся на апрельские позиции Милюкова. После сенсационного заявления Верховского, сделанного в комиссионном заседании, и резкого отпора ему со стороны Терещенко, ко мне подошел сменивший Набокова управляющий делами правительства, Гальперн, Александр Яковлевич, и стал зондировать почву, как отнеслись бы эс-эры к замене Терещенко Нольде?

- Внешняя политика требует гибкости, а Терещенко ее не обнаруживает.

Я не был подготовлен ни к вопросу, ни к ответу и ограничился указанием, что кандидатура Нольде не вызовет энтузиазма у эс-эров, по моему мнению; сам я "большой политики" не делаю, но, если нужно, могу навести справку. Дальнейшего продолжения разговор не имел.

Как ни жгучи были вопросы об обороне и внешней политике, непосредственная угроза в эти дни нависла с другой стороны. Уже 10-го октября большевики вызывающе-открыто создали свой Военно-революционный комитет для овладения властью. Тогда же было избрано первое большевистское Политбюро - из семи человек в составе Ленина, Сталина и пяти других, признанных позднее самими большевиками "врагами народа". Большевики были уже не у ворот, а в воротах, а глава правительства оптимистически заверял членов Предпарламента 13-го октября, что "никаких оснований для паники не должно быть: всякая попытка, если бы она была, противопоставить воле большинства и Временного Правительства насилие меньшинства встретит достаточное противодействие". Можно было предполагать, что эти слова свидетельствуют о хладнокровной решимости осуществить разработанный план. Увы, это было не так.

К решительным мерам правительство приступило лишь 23-го октября, когда было уже слишком поздно. Однако, и в это время в правительстве не было согласия. Предложение об аресте членов Военно-революционного комитета встретило возражения со стороны министра юстиции Малянтовича, Павла Николаевича, которого поддержали двое его коллег. Компромисс был найден в том, чтобы обратиться за поддержкой к Совету Республики. Такое обращение перекладывало ответственность на плечи Предпарламента, к тому вовсе не призванного. Если нужно было лишнее фатальное решение, оно было налицо.

Министр внутренних дел Никитин и глава правительства Керенский явились днем 24-го октября в Мариинский дворец и произнесли драматические речи. Никитин потребовал от Предпарламента, чтобы он санкционировал применение вооруженной силы и репрессий для борьбы с "анархией". Его поддержал Керенский, заявивший, что восстание уже происходит и предъявил требование, чтобы "сегодня же в этом дневном заседании Временное Правительство получило ответ (?), может ли оно исполнить свой долг (!) с уверенностью в вашей поддержке".

Четыре часа фракции совещались. А когда заседание возобновилось, левые эс-эры заявили, что правительству не доверяют. Дан сообщил, что он и его единомышленники одновременно и против поднятого большевиками восстания, и против насильственного его подавления правительством. Большинство Предпарламента 113 голосами эс-эров и меньшевиков - приняло резолюцию о том, что "вооруженное выступление, имеющее целью захват власти, грозит вызвать гражданскую войну" и потому "необходимо немедленное принятие мер" для ликвидации "проявления анархии и разрухи". Вместе с тем в резолюции говорилось, что, помимо объективных условий войны и разрухи, благоприятную почву для агитации создало "промедление проведения неотложных мер, и, потому, прежде всего (!) необходим немедленный декрет о передаче земель в ведение земельных комитетов и решительное выступление по внешней политике с предложением союзникам провозгласить условия мира и начать мирные переговоры".

Всё это - за две с половиной недели до выборов в Учредительное Собрание и главное, когда большевики заканчивали последние приготовления к захвату власти.

Против резолюции голосовали 102 лица; воздержались 26, - в их числе был и я.

Принятую "формулу перехода" Дан с Гоцем повезли к Керенскому. Он расценил ее как выражение недоверия правительству и заявил, что оно выходит в отставку. При помощи экстренно вызванного Авксентьева удалось убедить Керенского, что резолюция неудачно формулирована, но недоверия в ней нет. Отставки правительства удалось избежать. Был уже первый час ночи на 25-ое октября. Гоцу с Даном предстояло еще экстренное собрание Центрального Исполнительного Комитета рабочих и солдатских депутатов совместно с Исполнительным Комитетом Всероссийского Совета крестьянских депутатов и приехавшими на предстоящий Съезд Советов делегатами.

На этом заседании Дан от имени "революционной демократии" подтвердил, что "ЦИК, верный своей политике,... будет стоять посредине между двух враждующих станов, и только через труп ЦИК-а штыки двух враждующих сторон скрестятся между собой". Его прервали: "Да, это уже давно мертвый труп"...

Не прошло после этого и двенадцати часов, как вооруженные солдаты и матросы оцепили Мариинский дворец и выставили караулы у входов и выходов. По соседству появился броневик. Командовавший отрядом прапорщик потребовал, чтобы собравшиеся немедленно покинули помещение, не то пустят в ход оружие. Совет старейшин принял наспех резолюцию - последнюю - с выражением "решительного протеста против насилия безответственных элементов, под угрозой штыков препятствующих работе и деятельности Временного Совета Республики".

Стали направляться к выходу. Я стал у дверей, чтобы убедиться, что никого не задержат, Милюков, пунцовый от волнения, но внешне спокойный, благополучно миновал караул. В полной генеральской форме проследовал и ген. Алексеев. Остановили почему-то Авинова.

- В чем дело?

- Так что приказано задерживать всех министров.

- Но H. H. Авинов бывший товарищ министра.

Отпустили и его. Прошли все. Закрылись и за мной двери Мариинского дворца, в котором я провел ровно пять месяцев, день в день.