Марк Вишняк - Дань прошлому

Левым эс-эрам было великодушно предоставлено доделать то, чего большевики сами не сделали. И на "наркомюста" Штейнберга выпала едва ли не самая позорная роль в действе, разыгранном 5-го января. Постыдная не потому только, что прошлое его к такой роли вовсе не обязывало, но и потому, что и позднее, уже в эмиграции, он всё еще не оставил своих декламации о "Нравственном лике" Октября.

Хмель революции бросился в голову скромному оборонцу царского времени и, выполняя политический заказ "товарищей большевиков", он, видимо, искренно был - и остался, - убежден, что делает своё, а не чужое дело.

"Величайшее, историческое, революционное достоинство Учредительного Собрания заключается в том, чтобы оценить, понять и преклониться пред царственной волей народа и заложенной в ней твердыней народной, сделать ее своей программой и не сметь (!) выходить из пределов этих программ. Если Учредительное Собрание вышло из недр того же самого трудового народа, как вышли и советы рабочих и солдатских депутатов, то конфликта в требованиях, социальных постановках и чаяниях не может быть. Но если этот конфликт намечается, если этот конфликт создают, если его всеми силами хотят здесь создать, то это значит, что Учредительное Собрание не есть то Учредительное Собрание, которое подчинено воле народной", - оно чувствует себя "не ребенком народа", а "отцом народа".

"Красиво", но не всегда вразумительно говоривший оратор требовал от Учредительного Собрания "подчинения воле трудового народа, изложенной в программе рабочих, солдатских и крестьянских депутатов". Это был единственный оратор, дважды выходивший на трибуну для издевки над Учредительным Собранием и изобличения его в том, что "оно не посмело сразу восстать против советской власти... не посмело отклонить программу ЦИК-а, но считало для себя возможным и доступным уклониться поставить обсуждение этой программы на повестку дня". Желая сохранить хотя бы оттенок благородства и продемонстрировать свою независимость от партнеров-большевиков, фракция левых эс-эров выразила готовность сделать "еще последний шаг", несмотря на свое "совершенное согласие с товарищами большевиками".

И Штейнберг предъявил ультиматум. "Вы, правая половина нашего состава Учредительного Собрания", которые "сделаете всё, чтобы перехитрить народ" и "затемнить сознание трудовых масс", - "будьте добры сегодня, не расходясь, в этом зале выяснить ваше отношение к политике войны и мира, которую ведет наша советская власть. Мы вам ультимативно предлагаем ту часть резолюции ЦИК-а, которая касается политики мира... Имейте мужество сегодня, не выходя из этого зала, ответить на это, потому что вы тоже поставили этот вопрос, присоединяетесь ли вы целиком и безоговорочно к той политике мира, которую ведет нынешняя советская власть или вы от нее отказываетесь?.."

Такое - и не только такое - мужество у "правой половины" Собрания, конечно, имелось. Ультиматум был отвергнут с тою же решительностью, что и угрозы большевиков. От имени нашей фракции Ельяшевич заявил, что "мы считаем ниже достоинства Учредительного Собрания, чтобы кто бы то ни было говорил с ним языком угроз. Мы знаем, - вы говорили об этом достаточно откровенно, - что у вас уже всё предрешено, что вы, опираясь на штыки, хотите совершить величайшее преступление против верховной воли самого народа"...

Вспоминая о прошлом уже на положении эмигранта, Штейнберг особенно подчеркивал "благородство" левых эс-эров, якобы существенно отличавшее их от аморальных "соправительствовавших" с ними большевиков. Автор продолжал отстаивать нелепый план "соединения Учредительного Собрания и Советов", который левые эс-эры предлагали Учредительному собранию и большевикам в качестве "компромисса". О самом заседании 5-го января автор говорит уже, как о "трагическом" и выдает Гоцу свидетельство о мужестве, тогда же "доставившем удовлетворение" Штейнбергу. "Слева от нас - весь штаб старой, увенчанной историческими заслугами социал-революционной партии. В этом штабе мы, левые социалисты-революционеры, видели всех наших учителей, руководителей и предшественников по борьбе". И в заключение не то запоздалое раскаяние, не то беспредметное воздыхание: "Как стало возможно, чтобы мечта многих поколений (Учредительное Собрание) рассеялось как сон?" ("Als Ich Volkskomissar war", стр. 60, 61, 71, 74, 87).

Один оратор сменял другого. Центральным было появление на трибуне И. Г. Церетели. Встреченный необычным даже для этого собрания ревом и воем:

"Изменник!.. Палач!.. Предатель!.. Смертная казнь!", - Церетели сумел к концу речи заставить себя слушать даже большевиков.

Церетели сменил Зензинов; украинец Северов-Одоевский; "живописный" крестьянин на костылях Сорокин; меньшевик Скобелев, недавний министр и будущий сменовеховец, внес предложение избрать комиссию для расследования обстоятельств расстрела "без всякого предупреждения", "прямо в толпу", которая мирно демонстрировала в честь Учредительного Собрания и молитвенно пела революционные гимны; агенты власти выхватывали красные знамена, бешено рвали их на куски и швыряли в огонь уличных костров...

Официально большевики зарегистрировали по Петрограду за 5-ое января убитых 9 и раненых 22.

Выступил и другой социал-демократ, Трояновский, впоследствии занявший пост большевистского посла сначала в Токио, а потом в Вашингтоне; мусульманин Цаликов; эстонец Сельяма; латыш Гольдман; еврей Львович-Давидович; от эс-эров Тимофеев с несколько затянувшейся речью о мире; простецкая речь крестьянина-втородумца Ефремова о груди говорящего под угрозой браунинга: "грудь каждого из вас, народные избранники, открыта... Если здесь в стенах этого высокого собрания решено кому-нибудь из нас пасть жертвою злодейства, это послужит правде, истине, священной обязанности народного избранника"...

Все говорили о разном, каждый о своем, но общий смысл был один и тот же.

Старый большевик Н. Л. Мещеряков, позднее ликвидированный Сталиным, описал, как происходившее преломлялось в сознании господ положения. "Вспоминается, как живая, фигура Ильича, сидящего на приступках трибуны председателя. На вылощенные речи Чернова и Церетели он не обращал никакого внимания. Сперва он что-то писал, а потом просто полулежал на ступеньках то со скучающим видом, то весело смеясь. Около 11 часов вечера большевистская фракция потребовала перерыва для совещания. Перед нами встал вопрос, что делать дальше? Выступил Владимир Ильич: "Центральный Комитет предлагает уйти с Учредительного Собрания"...

После некоторого колебания было решено последовать совету Ильича. Для прочтения резолюции был намечен тов. Раскольников. Мы все стали собираться к возвращению в залу заседания.