Вадим Кожинов - Россия век XX-й. 1939-1964

Но созданный после войны Коминформ являл собой в определенной степени преемника Коминтерна, – правда, главное положение в нем заняли партии восточноевропейских стран, находившихся в «советской зоне».

В связи с этим необходимо разграничивать два существенно различных аспекта проблемы: «контроль» СССР над Восточной Европой и, с другой стороны, фактическое «присоединение» ее к СССР.

В уже упомянутой речи, произнесенной 5 марта 1946 года, Черчилль выразил резкий протест по поводу того, что страны Восточной Европы «в той или иной форме подчиняются… все возрастающему контролю Москвы» 246. 14 марта Сталин столь же резко возразил Черчиллю на страницах «Правды». Отвергая определение «контроль», Иосиф Виссарионович вместе с тем сказал, что в восточноевропейских странах перед войной были «правительства, враждебные Советскому Союзу», и враг смог беспрепятственно «произвести вторжение через эти страны… что же может быть удивительного в том, – заключал Сталин, – что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу» 247.

В первом своем утверждении Сталин был не очень точен: не желая, по-видимому, напоминать о том, что к 1941 году Словакия, Венгрия, Румыния, Хорватия, даже Болгария и т. д. фактически влились в Третий рейх , он сказал только о «враждебности» их тогдашних правительств. Но его «оправдание» политики СССР, стремившегося «добиться» наличия в этих странах «лояльных» правительств (для чего, в сущности, был необходим определенный «контроль» над этими странами), являлось всецело обоснованным и вполне естественным, – хотя сегодня множество авторов твердит обратное.

Ведь того же самого добивались тогда США! Так, служивший в американской разведке с 1941 года и ставший позднее одним из заместителей директора ЦРУ Рэй Клайн с не лишенной наглости откровенностью рассказал в своем – отчасти мемуарном – сочинении о том, как, начиная с 1947 года, США предпринимали разнообразные меры для того, чтобы в Италии не пришла к власти коммунистическая партия, пользовавшаяся тогда поддержкой широчайших слоев итальянского населения.

Вот приведенные Клайном цитаты из тогдашних американских документов: "США никогда не поддержат запрос об экономической помощи Италии (она находилась тогда в тяжелейшем положении, ярко воссозданном в получивших всемирную известность «неореалистических» итальянских кинофильмах. – В.К. ), если в правительстве ее будут партии, враждебные Соединенным Штатам… Если коммунисты выиграют… на выборах, то вся совокупность наших позиций в Средиземноморье, так же, как и, возможно, во всей Западной Европе, будет подорвана" 248. И «ЦРУ занялось и доставкой денег, и оказанием различного рода технической помощи, необходимой для победы на выборах». Было предписано «начать психологическую войну» (с. 166), но не обошлось и без «поставок довольно хилым вооруженным силам Италии оружия и амуниции, а также оказания им технического содействия» (с. 164).

При этом необходимо учитывать, что Италию отделял от США Атлантический океан, а ряд восточноевропейских стран непосредственно граничил с СССР! Поэтому «контроль» США имел гораздо меньшее «оправдание», чем аналогичные действия СССР…

Другое дело – фактическое вовлечение восточноевропейских стран в политико-экономическую систему СССР – то есть, в конечном счете, в геополитические границы России-Евразии, что представляло собой, строго говоря, бесперспективное дело. Весьма показательно, что ранее, в 1939 году, Сталин, возвратив в состав СССР Западные Украину и Белоруссию, отказался присоединить к нему собственно польские земли, хотя Германия, захватив западные территории Польши, предлагала установить границу с СССР по Висле.

Однако после Великой Победы, которая даже в глазах Михаила Пришвина – ранее крайне или хотя бы весьма критически относившегося к происходившему в стране – представала как победа социалистического строя, Сталин уверовал, что можно и должно создать растущий во все стороны «лагерь социализма», который будет теснить «лагерь капитализма». И это отнюдь не было его личным убеждением (хотя ныне «экспансия» СССР в Восточную Европу толкуется обычно как выражение субъективного сталинского произвола).

Выше цитировалось письмо Александра Солженицына, отправленное с границы Восточной Пруссии, – письмо, в котором с явным удовлетворением говорилось, что армия находится на границе «войны отечественной и войны революционной» – то есть войны, призванной распространить социализм-коммунизм на Запад, включая и саму Германию. И эту настроенность разделяло тогда с Солженицыным множество людей в СССР (о чем – ниже), хотя ныне ее пытаются свести к личному экспансионизму Сталина.

Может, впрочем, показаться нелогичным, необоснованным тогдашнее (1944-1945 годов) резко критическое отношение Солженицына к Сталину, который ведь уже тогда, без сомнения, предусматривал продвижение социализма на Запад, – пусть и не в тех масштабах, о которых мечтал в то время «революционно» и «коминтерновски» настроенный Солженицын. Однако Сталин, планируя распространение социализма на страны Восточной Европы, не имел в виду каких-либо революций в этих странах; переход власти к тамошним партиям коммунистического характера представлял собой своего рода дворцовые перевороты, опиравшиеся на дислоцированные в этих странах войска СССР.

Ныне, после ликвидации восточноевропейского «соцлагеря», новые правители этих стран открыто и часто с негодованием высказывают убеждение, что их страны были безосновательно «вырваны» на полвека из Европы, к которой они извечно принадлежали, – и это, надо признать, геополитическая истина, – хотя, вместе с тем, нельзя отрицать, что эти страны – своего рода «окраина» Европы, и они никогда не имели в ней того статуса, который присущ основным европейским государствам. Тем не менее они, если прибегнуть к «недипломатическому» языку, всегда предпочитали быть «задним двором» Европы, нежели «передним крыльцом» Евразии-России, – это ясно, например, из истории Польши в прошлом столетии (отмечу, что мне не раз довелось убедиться в этом предпочтении еще в 1960-х годах, когда я часто и тесно общался со многими литераторами восточноевропейских стран, а в конце 1980-х годов я прямо сказал об этом в своих интервью польской и чехословацкой газетам).

Как уже отмечено, создание «соцлагеря» из стран Восточной Европы подразумевало не «революционные» акции в этих странах, а переход их под эгиду государственной мощи победоносного СССР. Вопреки цитированным словам Солженицына, эта мощь, двигаясь на запад от границы СССР, несла в себе вовсе не «революционность», а, напротив, определенный «консерватизм», что, в частности, выразилось в возрождении (разумеется, частичном и переосмысленном) наследства российского славянофильства ХIХ века. Уже во время войны начал издаваться популярный журнал «Славяне», а вскоре после Победы был восстановлен Институт славяноведения АН СССР; и в журнале, и в Институте так или иначе оживала славянофильская традиция. Ведь большинство стран и, тем более, народов, которые вошли в «соцлагерь», были славянскими и потому будто бы естественно тяготели к славянским народам СССР, составлявшим преобладающую часть его населения.