Александр Колесник - Хроника жизни семьи Сталина

Так ты обязательно мне ответь, как ты решила жить дальше, по-серьезному или как-либо иначе. Подумай как следует, девочка уже большая и умеет думать. Читаешь ли ты что-нибудь на русском языке? Жду от девочки ответ. Твоя мама».

Письмо матери наводит на серьезные размышления. Адресуется оно пятилетней девочке, дочери, а вот тон его, манера общения слишком черствы. В письме чувствуется мало материнской теплоты и ласки, и даже просто «мама» несет мало привычных для нормального человеческого общения слов, ласковых слов к ребенку, которые мы привыкли воспринимать в устах матери.

Совсем иного характера были письма, которые она получала от отца, когда она или он находились на отдыхе. Между отцом и дочерью установилась такая форма взаимоотношений, когда дочь писала ему в шуточной форме «приказы», а он в ответе докладывал ей об их исполнении, ласково называя хозяйкой. Если же она сердилась на отца, то грозила пожаловаться на него повару, на что отец отвечал ей: «Пожалей меня. Если ты скажешь повару, то я совсем пропал».

Приведем два послания Сталина дочери.

«Сетанке-хозяйке.

Ты, наверное, забыла папку. Потому-то и не пишешь ему. Как твое здоровье? Не хвораешь ли? Как проводишь время? Лельку не встречала? Как ты жива? Я думал, что скоро пришлешь приказ, а приказа нет как нет. Нехорошо. Ты обижаешь папку. Ну, целую. Жду твоего ответа. Папка».

«Здравствуй, Сетанка!

Спасибо за подарки. Спасибо также за приказ. Видно, ты забыла папку. Если Вася и учитель уедут в Москву, ты оставайся в Сочи и дожидайся меня. Ладно? Ну, целую. Твой папка».

На сохранившихся фотографиях счастливый отец чаще в сапогах и кепке рядом с дочерью, она у него на руках. Лица их счастливые. Девочка одета нарядно. Во взглядах отца чувствуется любовь к ней.

Сохранились и ее детские фотографии на коленях у Л. П. Берии. Тоже счастливое лицо. Берия опекал ее. Когда она ездила в Грузию в гости к бабушке, то останавливалась в его доме. Отсюда пошло ее обращение к нему «дядя Лара».

Детство ее, несмотря на материальное благополучие и любовь отца, однако, нельзя назвать счастливым и безоблачным оно во многом наложило отпечаток на всю ее последующую жизнь.

Никита Сергеевич Хрущев, бывавший в 30-х годах в доме И. В. Сталина, много лет спустя скажет: «Отношения Светланки с отцом складывалось сложно. Он любил ее, но выражал свои чувства оскорбительным образом. Он проявлял свою нежность так, как это делает кошка по отношению к мышке. Вначале он травмировал душу ребенка, позже — девушки, а еще позже — женщины, ставшей матерью. Результатом всего этого явилось постепенное возникновение у Светланки психического расстройства». В ночь с 8 на 9 ноября 1932 года ее мать застрелилась. О ее самоубийстве она узнала, уже будучи взрослой девушкой, прочитав как-то об этом в зарубежной прессе и выяснив это от окружающих ее людей. Для нее, конечно, это было потрясением, тем более что ей стало известно о якобы оставленном матерью политическом завещании. Сама она его никогда не видала и знала о нем только из рассказов прислуги. Письмо это не сохранилось в архивах. Но если принять версию на веру, то в качестве мотивов, приведших Н. Аллилуеву к самоубийству, можно предположить и искажение ленинских заветов, и начавшиеся устрашения Сталиным противников, и коллективизация в той уродливой форме, а могли быть и личные мотивы, и особенности психики. Безусловно, одной из причин ее смерти были какие-то действия Сталина, направленные на оскорбление женского достоинства, как окрик на банкете во время тоста в честь Берии: «Эй ты, пей!», недостаточное внимание к ней, когда Сталин неделями ее не замечал.

И. В. Сталин на похороны матери своих детей не ходил. Хоронили ее родные и близкие.

После смерти матери жизнь Светланы проходила в основном в Кремле или на даче рядом с отцом. Отец следил за ее учебой, почти каждый день интересовался ею, регулярно подписывал дневник. Дочкой он был доволен. Училась она хорошо, но, часто засиживаясь допоздна, она опаздывала на занятия. Как и Василий, в школу она ходила под наблюдением охранника, питалась отдельно. Учителя отмечали ее склонность к литературе. Перед окончанием школы учительница литературы даже написала И. В. Сталину письмо, где делала вывод о целесообразности ее поступления на филологический факультет. Того же хотела и Светлана.

— В литераторы хочешь, — недовольно выговаривал ей отец, — так и тянет тебя в эту богему! Они же необразованные все, и ты хочешь быть такой… Нет, ты получи хорошее образование, ну хотя бы на историческом. Надо знать историю общества, литературу — это тоже необходимо. Изучи историю, а потом занимайся, чем хочешь.

Отец настоял на поступлении Светланы на исторический факультет МГУ, где она начала учебу в 1943 году. После его окончания ее стремление к филологии было, наконец, оценено отцом, получило его поддержку, и в итоге она поступила в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС, после окончания которой ей была присвоена ученая степень кандидата филологических наук.

Вот что о ее учебе написал профессор Я. Ф. Яскин из Саратова, учившийся в МГУ в те годы: «О том, что у нас в МГУ учится дочь Сталина, можно было даже прочитать на плакате. Хорошо помню, как на площадке лестницы, ведущей на второй этаж здания исторического факультета на улице Герцена, висел плакат: „Сталинские стипендиаты“. Четыре фамилии и среди них — Сталина Светлана. Она окончила истфак по кафедре всеобщей истории и писала дипломную работу под руководством профессора Звавича (что не помешало его дубасить во время борьбы с космополитами). Потом некоторое время она училась в аспирантуре кафедры марксизма-ленинизма МГУ, где ее руководителем значился профессор Кротов. Над диссертацией здесь она не работала и вскоре оказалась на кафедре литературы АОН при ЦК КПСС, где защитила диссертацию по историческому роману, использовав свое базовое образование».

На Новый год в 1952 году в присутствии многочисленных гостей отец преподал ей жестокий урок, когда она, уставшая, не захотела танцевать в кругу людей намного старше ее и бывших уже изрядно пьяными. В ответ на ее отказ отец схватил ее за волосы и, дернув, затащил, плачущую, в круг. Его отцовские чувства даже к дочери имели очень своеобразную форму.

Светлана зарекомендовала себя хорошим специалистом. В СССР она перевела с английского языка книгу «Мюнхенский сговор», а позже, уже за рубежом, написала и издала три книги воспоминаний: в 1967 г. — «Двадцать писем к другу», в 1970 г. — «Всего один год», и в 1984 г. — «Далекие звуки», которые несут на себе печать ее личного восприятия событий, людей и даже конъюнктурные моменты.

Вот фрагмент ее воспоминаний, где она оценивает трагический период в нашей истории: «Какие это были люди! Какие цельные, полнокровные характеры, сколько романтического идеализма унесли с собою в могилу эти ратные рыцари Революции — ее трубадуры, ее жертвы, ее ослепленные подвижники, ее мученики…