Прокопий Кесарийский - Война с персами. Война с вандалами. Тайная история

(24) В те времена нравственность почти всех женщин оказалась испорченной. Ибо они с полной свободой грешили по отношению к своим мужьям, поскольку это не грозило им какой-либо опасностью и не причиняло вреда, так как даже те из них, которые были уличены в прелюбодеянии, оставались безнаказанными, ибо они немедленно обращались к василисе, добиваясь полного поворота дел, подавали встречный иск и привлекали своих мужей к суду несмотря на то, что никакой вины со стороны тех не было [170]. (25) И хотя они не были изобличены, им ничего не оставалось, как уплатить в качестве штрафа двойную сумму приданого; затем их, подвергнув бичеванию, обычно отправляли в тюрьму. И им вновь предстояло видеть разряженных блудниц, еще более смело предающихся сладострастию с прелюбодеями. А прелюбодеи за дела такого рода удостаивались и почестей. (26) Поэтому впредь большинство, претерпевая от жен безбожные обиды, дабы избежать бичевания, предпочитали помалкивать, предоставляя женам полную свободу, чтобы самим не прослыть уличенными. (27) Эта женщина притязала на то, чтобы самовластно распоряжаться государственными делами. Ибо она ставила и должностных лиц, и священников, старательно подыскивая и заботясь только о том, чтобы тот, кто домогается должности, не оказался наделен лучшими качествами, отчего он был бы не в состоянии выполнять ее приказания. (28) И все браки она устраивала с неким божественным могуществом. До совершения брака люди не устраивали никакой помолвки по добровольному согласию. (29) Но у каждого мужчины жена объявлялась неожиданно, и не потому, что она ему понравилась, что в обычае даже у варваров, но потому, что того пожелала Феодора. (30) И то же самое приходилось претерпевать женщинам, которые выходили замуж. Ибо их принуждали сочетаться браком с людьми совершенно против их собственной воли. (31) Зачастую она удаляла новобрачную из брачного чертога, оставив новобрачного в одиночестве лишь потому, что это ей не нравилось, как в ярости говорила она. (32) Она проделала это со многими, в частности со Львом, занимавшим должность референдария [171], и Сатурнином, сыном к тому времени уже покойного магистра Гермогена [172]. За этого Сатурнина была просватана его двоюродная племянница, девица благородная и прекрасного воспитания, которую ее отец, Кирилл, помолвил с ним, когда Гермогена уже не было в живых. (33) Когда же их брачный чертог был уже совсем готов, она взяла под стражу жениха и отвела его к иному чертогу, где он с плачем и стенаниями женился на дочери Хрисомалло [Золотая шерсть]. (34) Когда-то Хрисомалло была танцовщицей и вместе с тем блудницей; ныне же она вместе с другой Хрисомалло и Индаро обитала во дворце. (35) И вместо блуда и времяпровождения в театре они заправляли делами здесь. (36) Проведя с молодой женой ночь и найдя ее лишенной девственности, он сообщил дому-то из близких, что жена его – сосуд уже просверленный. (37) Когда это дошло до Феодоры, она приказала прислужникам поднять его на воздуси, как мальчишку, ходящего к грамматисту [173], якобы за то, что он превозносится в чванится, что ему отнюдь не подобает, и, нанеся ему множество ударов по спине, сказала ему, чтобы он не болтал вздора.

(38) Что она сотворила с Иоанном Каппадокийским, я рассказал в предшествующем повествовании [174]. Сделала она это, будучи в гневе на этого человека, однако не по той причине, что он совершал проступки по отношению к государству (доказательством служит то, что никому из тех, кто впоследствии творил и более ужасные дела по отношению к ее подданным, она не сделала ничего подобного), а потому, что он в иных делах осмеливался идти против нее, и особенно же потому, что доносил на нее василевсу, так что у нее чуть было не дошло до вражды с мужем. (39) Здесь, как я уже обещал, я должен во что бы бы то ни стало поведать о самых истинных причинах ее поступков. (40) Даже и после того, как его, подвергнутого всяческим мучениям, она заточила в Египте, как об этом мной было рассказано [175], она не пресытилась наказанием этого человека и не переставала разыскивать лжесвидетелей против него. (41) Четыре года спустя она сумела найти двух прасинов из стасиотов Кизика, тех, что, как говорят, поднялись против епископа [176]. (42) Отчасти льстивыми посулами, отчасти угрозами она обошла их, и один из них, движимый страхом и надеждами, возвел грех убийства [епископа] на Иоанна. (43) Другой же никак не решался пойти против истины, хотя он был так истерзан пытками, что, казалось, вот-вот умрет. (44) Итак и под этим предлогом она никак не смогла уничтожить Иоанна, юношам же она отсекла по правой руке, одному – потому, что он никак не хотел лжесвидетельствовать, другому – для того, чтобы ее злой умысел не стал совершенно очевиден. (45) И хотя это было проделано на глазах у всех на агоре, Юстиниан сделал вид, что ему совершенно неизвестно все, что творится.

XVIII. Что Юстиниан был не человек, но, как я сказал [177], некий демон в образе человека, можно было бы заключить, исходя из необычайной величины бедствий, причиненных им людям. (2) Ибо в чрезмерности совершенного проявляется и сила совершившего. (3) А точное число тех, кого он погубил, определить не под силу никому кроме Бога. (4) Легче можно было бы, я думаю, сосчитать все песчинки, нежели тех, кому принес гибель этот василевс. Но если сделать примерный подсчет по тем землям, которым довелось обезлюдеть, скажу, что погибли мириады – мириады мириад. (5) Ливия, протянувшаяся на столь огромные пространства, была до такой степени разорена им, что встретить там человека на протяжении долгого пути – дело нелегкое и, можно сказать, примечательное. (6) А ведь вандалов, недавно взявшихся здесь за оружие [178], насчитывалось восемь мириад; а что до их жен, детей и рабов, то разве можно их сосчитать? (7) А число ливийцев [179], которые в прежние времена жили в городах, обрабатывали землю, занимались морскими промыслами – все это по большей части мне довелось видеть самому – кто из людей способен пересчитать? Много больше, чем их, было там маврусиев [180], каждому из которых вместе с их женами и потомством пришлось погибнуть. (8) Да и многие римские воины и те, кто последовал за ними из Визáнтия, оказались сокрыты землей. Так что, если кто-либо стал утверждать, что в Ливии погибло пятьсот мириад, то я думаю, он назвал бы число явно заниженное. (9) Причина же заключалась в том, что сразу после поражения вандалов он [Юстиниан] не позаботился о том, чтобы укрепить свою власть над страной, и не подумал о том, что сохранность богатств покоится на прочном расположении подданных, но тут же спешно отозвал Велисария, совершенно безосновательно возведя на него обвинение в тирании, с тем, чтобы распорядившись тамошними делами по своему произволу, высосать из Ливии все соки и полностью разграбить ее.