Владимир Карпов - Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Книга I

— По донесениям, которые я получил, число случаев обморожения не очень высоко: около 4000, — возразил Гитлер.

Клюге на это сказал:

— Войска как физически, так и духовно утомлены, а случаев обморожения значительно больше, чем указывается в ежедневных сводках штаба группы армий. Командир корпуса заявил, что если 15-й дивизии будет приказано удерживать позиции, то вследствие чрезмерного изнурения войска не смогут это сделать.

Фюрер произнес:

— Если дело обстоит так, то это конец немецкой армии…

Некоторое время собеседники молчали. Затем Гитлер сказал:

— Я позвоню вам позднее.

И действительно позвонил примерно через час, но опять потребовал: «Не отходить!»

Гитлер ни за что не хотел отводить войска с достигнутых рубежей, он надеялся восстановить их боеспособность и все же завершить свои планы, осуществление которых до Москвы шло так удачно.

Однако здесь-то и проявился тот просчет, который мы называем уже примелькавшимся словом — авантюризм. Этот термин мы применяли по отношению к военной политике фашистской Германии часто, но не всегда, на мой взгляд, обоснованно. В словаре русского языка слово «авантюризм» объясняется как «дело, начатое без учета реальных сил и условий, и расчете на случайный успех». Исходя из этого определения, вряд ли можно назвать стратегические цели Гитлера в войне против Польши, Франции и других европейских стран авантюристическими, раз все они осуществились: армии противника были разбиты, территории государств завоеваны. Если бы он на этом остановился, может быть, и по сей день Европа находилась бы под гитлеровским владычеством…

Но вот что безусловно — это то, что авантюризм стратегии Гитлера проявился в битве под Москвой, когда стало ясно, что средств для достижения поставленных целей не хватило. И здесь Гитлер, конечно, тоже не рассчитывал на «случайный успех». И он сам, и генштаб верили в свои расчеты. «Блицкриг оказался авантюрой не по замыслу, а по исполнению, по, тому, что не были приняты во внимание противостоящие „реальные силы“, то есть силы нашего народа, нашей страны.

Ах, как заметался Гитлер после поражения под Москвой! Он убеждал, угрожал, уговаривал, играл на самолюбии генералов, лишь бы остановить войска на достигнутых рубежах. Он еще раз звонит Клюге:

— Сделайте все возможное, иначе войска займут новые позиции в еще более плачевном состоянии, нежели то, в котором они сейчас.

Клюге юлит, не может сказать прямо, что удержаться на занимаемых позициях невозможно, что их фактически нет-войска отходят. Он боится гнева фюрера, но ему нужно официальное разрешение на отход, чтобы не сняли голову за невыполнение приказа Гитлера — удерживать занимаемые позиции.

С начальником генштаба Гальдером у фон Клюге уже другой тон и большая откровенность. Он спрашивает вечером 31 декабря:

— Одобрил ли фюрер отход 9-й армии? Гальдер сообщил:

— Я еще не докладывал фюреру, но фюрер никогда не одобрит отход и, конечно, не отдаст такого приказа.

Клюге ответил:

— Фюрер должен наконец уяснить себе положение дел, и, если, несмотря ни на что, он будет настаивать на своем, тогда должен отдать приказ держаться. В этом случае у меня отпадет забота каждый раз вновь указывать на критическое положение, но я буду вынужден доложить через восемь дней, что группа армий больше не существует.

Гальдер спросил удивленно:

— Неужели войска так мало способны к ведению оборонительных действий? На это Клюге ответил:

— Вы же не знаете, как люди выглядят! Если бы мы, как я предлагал, отошли раньше, то все шло бы по плану и в полном порядке. Теперь этого нельзя гарантировать — дивизии разбиты. Нам все равно придется отступать, хотим мы того или нет!

Мне кажется, с противоположной стороны фронта очень хорошо видно, как умело бил Жуков армии противника. Он не давал им передышки ни на минуту. Несколько фельдмаршалов и наконец сам Гитлер, взявший на себя командование сухопутными войсками, ничего не могли противопоставить предприимчивым действиям армий Жукова. Он вцепился в противника мертвой хваткой, не давал ему возможности оторваться, передохнуть, закрепиться на промежуточном рубеже. С точки зрения военного искусства это были блестящие контрудары, так как у Жукова не было превосходства в силах, которое необходимо для наступления. Три новые армии, выделенные Ставкой, прибавили мощи Западному фронту, но все же при подсчете соотношения сил они не давали нашей стороне необходимого превосходства: гитлеровцы имели живой силы в 1,5 раза больше, артиллерии — в 1,4, танков — в 1,6 раза больше.

Но все-таки наши войска шли вперед, те самые войска, которые выстояли в тяжелейших оборонительных боях. Наконец-то «впервые за войну они шли вперед, чего так долго ждали вся армия и весь советский народ!

Значение Московского сражения для Жукова как полководца он сам оценивал так:

— Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву.

О сражении под Москвой написано много специальных книг, много рассказывается о нем в воспоминаниях военачальников самых различных рангов. Но и по сей день, на мой взгляд, многочисленные описания этого сражения не обладают достаточной достоверностью.

Высказывались самые различные точки зрения на то, что произошло в начале декабря под Москвой. Одни называют это контрнаступлением, другие говорят, что контрнаступления фактически не было, а просто немцы начали отход и было преследование. Есть. и третья, пожалуй, самая фантастическая версия, но в свое время бывшая довольно распространенной. Суть ее такова: будто бы Сталин, по примеру Кутузова, нарочно заманил немцев под Москву, где их заморозил, заставил голодать, а потом погнал вспять от столицы.

Я знаю одного из родоначальников этой версии. В те годы, когда я учился в Академии им. Фрунзе (закончил ее в 1947 году), там же, только на курс старше, учился подполковник П. А. Жилин. Темой его дипломной работы было «Контрнаступление Кутузова в 1812 году». В этой работе и была проведена вышеуказанная параллель с современностью. Дипломная работа была замечена. Кто-то, видимо, рассказал о ней кому-то повыше.. Жилин сразу после окончания академии назначается в военно-научный отдел Генерального штаба. Он защищает на ту же тему — кандидатскую диссертацию, где еще и еще раз развивает мысль о преднамеренности отступления, то есть о сознательном заманивании противника в глубь страны, затем публикует книгу, созданную на основе диссертации. Книга попала на глаза Сталину. Он остался очень доволен тем, что так хорошо, по-научному, снимаются ваши беды 41-го года и его личные промахи и ошибки. Оказывается, он действительно великий полководец всех времен и народов, это он специально заманил под Москву гитлеровцев, а не они загнали нашу армию к столице и до Волги. В 1952 году Жилину за книгу присваивается Сталинская премия. После этого его карьера, естественно, пошла в гору, он становится заместителем главного редактора «Военно-исторического журнала».