Анатолий Левандовский - Потомок Микеланджело

«Какая чепуха, — думал Савари, бросая послание в ящик письменного стола, — это же надо придумать такое… Диктатура Моро, а Моро нет и в помине; сочувствие Ожеро и Массена, а эти двое, когда-то действительно фрондировавшие, давно стали маршалами и надежнейшими помощниками императора… Одним словом, бред. Не в меру разгорячившаяся фантазия не в меру услужливых простаков. Помощники дражайшего Каппеля такие же паникеры, как и он сам».

— Что отвечать, ваша светлость? — спросил секретарь, следивший за действиями начальника.

— Ответа не будет, — проворчал Савари.

Но там, в Женеве, никак не могли облагоразумиться. Через месяц пришло письмо Каппеля, в котором он удивлялся, что Париж молчит на такой громкий сигнал тревоги. «Это очень серьезно, — утверждал префект, — гораздо более серьезно, чем вы можете предполагать. Буонарроти имеет здесь тьму приверженцев, все якобинцы и почти все иностранцы. Наиболее безумный из них — сам Буонарроти. Они вступят в борьбу по первому его знаку».

«Дурак, — подумал Савари, — явный дурак. Утверждает „очень серьезно“, а прошло больше двух месяцев, и ничего не случилось. Да и что могло случиться? Какое влияние может иметь захолустная Женева на великую столицу? Сам же утверждает, что Буонарроти безумный — что же с сумасшедшего возьмешь? И кто его будет слушать? Какие-то иностранцы? Что за иностранцы? Чепуха, полнейшая чепуха».

— Что отвечать, ваша светлость? — как обычно, спросил секретарь.

— Ответа не будет, — буркнул Савари.

Ровно через две недели, 15 марта, на стол министра легло новое послание из Женевы. Каппель буквально вопил. Все вожди ложи — филадельфы, это уже твердо установлено. Буонарроти их казначей. Они отнюдь не оставили мысль о перевороте. Идут разговоры о том, что вся провинция готова их поддержать. Вожаки филадельфов необыкновенно энергичны. Это неразлучная троица: Буонарроти, Террей, Вийяр. Префект убедительно просил о санкции на арест всех троих.

На этот раз министр был обеспокоен. Нет, не бреднями о мифическом «заговоре»: здесь переубедить министра было невозможно, и чем больше старался Каппель, тем больше усиливалось противостояние Савари. Нет, он был обеспокоен желанием властей департамента Леман начать аресты. Действительно, начнется с троих, а там… Для чего все это? Чтобы нервировать великого императора? Чтобы создавать ненужную шумиху? «Бурю в стакане воды», — как иронически заметил Наполеон…

Он написал обо всем этом префекту Женевы в довольно резких тонах. И весьма категорически предупредил: воздержаться от необдуманных действий.

И что же?

Двадцать три дня спустя новый вопль префекта: Марат, этот «неистовый якобинец и ближайший друг Буонарроти», срочно отбыл в Париж! Спрашивается, с какой целью, если не в связи с антиправительственным заговором?

Савари решил проверить эти сведения. Сыск заработал. Через несколько дней удалось установить, Что Марат действительно прибыл в столицу. Но, как ни старались ходившие за ним по пятам агенты, ничего подозрительного в его поведении обнаружить не удалось.

Тем временем Каппель продолжал свою кампанию. В середине апреля он сообщил, что на свой страх и риск прикрыл ложу «Искренних друзей», прикрыл тихо, «без придания гласности и без ареста ее членов». И тут же, словно в насмешку, опять просил о санкции на арест троих.

Канцелярия Савари ответила кратким отказом.

Каппель не побоялся повторить свою просьбу.

Савари снова отказал.

Тогда Мелюн и Каппель прислали совместно написанное заявление: уж коли правительство никак не соглашается на арест, то, по крайней мере, пусть будет разрешено убрать троих главных смутьянов, вожаков филадельфов, куда-нибудь подальше из Женевы — это хоть как-то разрядит обстановку!

Тут терпение Савари истощилось. Он решил поставить точку. И собственной рукой написал префекту департамента Леман обстоятельное письмо, где от своего имени изложил то, что несколько месяцев назад ему сообщил Паскье. Он объяснил Каппелю, что тот заблуждается: так называемые «филадельфы» — дело далекого прошлого, действующие лица совсем иной исторической эпохи. Теперь же они превратились в миф. «Надо учесть, — писал Савари, — что деятельность филадельфов имела место в период, предшествующий правлению Его Величества. Общество филадельфов существовало во времена Директории. Тогда оно было многолюдным и опасным, но деятельность его полностью прекратилась вскоре после 18 брюмера». Исходя из этого, Савари окончательно отказывал Каппелю и Мелюну в их просьбе и советовал им «избавляться от фантазий». Кроме того, он предлагал на том кончить переписку и больше не беспокоить его этим надуманным делом.

Женевским властям не оставалось ничего другого, как принять к сведению наказ министра.

И «беспокоить» его в связи с этим делом действительно перестали.

Наступало время других беспокойств.

Буонарроти и его соратники отнюдь не были обескуражены инициативой барона Каппеля: они ждали налета на ложу «Искренних друзей», и закрытие ее не застало их врасплох.

Вечером трое филадельфов собрались на улице Бра д'Ор; четвертый — Марат — все еще находился в столице.

— Итак, они решились, — сказал Филипп, — хотя, казалось бы, мы и не делали слишком опрометчивых шагов. Впрочем, они должны были так поступить. Обстановка снова накаляется. Вероятно, как я и предвидел, готовится новая война, война большая, и какая бы то ни было оппозиция тирану сейчас ни к чему. Не думаю, чтобы они проведали о нашей подлинной работе. Вряд ли они знают что-либо существенное о филадельфах. И еще меньше — о нашей новой тайной организации.

— Тем более что и мы сами о ней почти ничего не знаем, — по обыкновению, съязвил Террей.

Буонарроти не обратил внимания на эти слова.

— Наше «Общество Высокодостойных мастеров» должно иметь большое будущее. Пора, давно пора более тщательно продумать его организационные основы.

— Они у нас есть, — заметил Вийяр. — Многолетняя практика филадельфов достаточно инструктивна. Вероятно, и сейчас нужно создать новую, вполне безобидную, с точки зрения властей, масонскую ложу, а внутри ее будет находиться группа проверенных братьев.

— Ты и прав и не прав. Конечно, мы создадим новую ложу и придадим ей вполне невинный вид. Ядром, как и раньше, будут филадельфы. И все же наше новое «Общество Высокодостойных мастеров» должно быть отличным от того, чем мы располагали до сих пор.

— Ты хочешь сказать, что оно станет более демократичным? — спросил Террей.

Буонарроти задумался.

— Вопрос весьма болезненный, — сказал он наконец. — Разумеется, цель всей нашей борьбы и всей нашей жизни — возможно более полная и всеобъемлющая демократия. Только в этом случае народ может стать хозяином своего положения и будет обеспечено всеобщее счастье, к которому так стремился наш учитель Бабеф. Но все это в будущем. А до тех пор пока нам приходится действовать втайне и тайна должна оставаться непроницаемой для сильных мира, проблема демократии представляется в несколько ином свете. Тот, кто пожелал бы превратить организацию, подобную нашей, в полностью демократическую не только по своим целям, но и по форме, неминуемо бы содействовал раскрытию тайны, а значит — и провалу общего дела. Вспомните Бабефа. Он лишь на миг отступил от строгой законспирированности комитета Равных, допустил в нашу среду случайного человека, и все погибло. Да, по своим принципам и конечной цели новое тайное общество представляет демократический организм, однако его форма и структура не могут носить демократического характера.