Анатолий Левандовский - Потомок Микеланджело

Официантки охали, ужасались и с почтением смотрели в рот «комиссару»…

Проходя по казарме в сопровождении Рато, Мале столкнулся с младшим офицером, козырнувшим ему и посчитавшим долгом сказать:

— Какая потеря для Франции!

— Не такая уж большая, как вы думаете, — пробурчал Мале. Не видя Бутро, он отправил «адъютанта» на розыски и вышел во двор.

Ливень прекратился, чуть-чуть моросило. До рассвета было еще далеко. Солдаты строились, быстро занимая привычные места. Вглядываясь при свете факелов в их лица, Мале не обнаружил ни удивления, ни сожаления, хотя многие уже знали о «смерти» императора.

«Все идет, как надо, — подумал Мале. — Я правильно рассчитал».

Но вот появились «адъютант» с «комиссаром». И Бутро, приблизив колеблющееся пламя факела, начал читать:

«Постановление Сената от 22 октября 18 12 года.

Заседание началось в восемь часов вечера, под председательством сенатора Сиейса.

Сенат, экстренно собравшийся, прослушал сообщение о смерти Наполеона, которая имела место под стенами Москвы 8-го сего месяца…»

Здесь Бутро остановился, ожидая, как будут реагировать на это известие. Но, за исключением глухого бормотания в двух-трех местах строя, ничего не последовало, и он продолжал.

Читал он долго — постановление состояло из девятнадцати параграфов. Здесь говорилось о ликвидации императорского режима, о провозглашении временного правительства во главе с Моро, об изменении внутренней и внешней политики, об освобождении завоеванных государств — Мале полностью использовал обещания и фразеологию своего первого заговора.

К концу чтения Бутро с непривычки закашлялся и начал хрипеть.

Мале поспешил ему на выручку.

Громким голосом он прокричал:

— Солдаты! Бонапарта больше не существует! Тиран погиб под ударами мстителей! Он получил от Родины и человечества то, что заслужил. Краснея от стыда, что так долго покорялись этому корсиканцу, мы не намерены подчиняться его отпрыску!..

Призвав к уничтожению всех, кто станет у них на пути, генерал закончил ясным намеком на будущую республику:

— Соедините ваши силы и дайте родине конституцию, которая принесет счастье французам!..

Он кончил.

На дворе было тихо, как в могиле.

Никто не проявлял своих чувств.

Ни сожалений, ни порицаний, ни аплодисментов.

Впрочем, аплодисментов быть и не могло. Мешала воинская дисциплина. Казарма — не театр!

«Прекрасно, — подумал Мале. — Первый рубеж перейден. Можно делать следующий шаг».

Он подозвал капитана Пикереля и приказал ему послать двух вестовых, снабженных копиями соответствующих документов, в соседние казармы. Два других солдата в сопровождении Рато были отправлены на квартиру Каамано, чтобы забрать кофр, в котором находились генеральские мундиры для Лагори и Гидаля. Пять рот из десятой когорты во главе с капитаном должны были следовать за Мале и Бутро, шестая оставалась при Сулье; ей надлежало утром под командой новоявленного полковника идти прямо к ратуше.

Пикерель сделал нужные распоряжения.

Пять рот, предшествуемые мятежным генералом и верным воинскому долгу капитаном, отправились на завоевание Парижа.

Начинался шестой час утра.

Светало.

Мелкий дождь моросил по-прежнему.

Пять рот в полном боевом порядке шли за своими командирами, и их четкий шаг гулко отдавался в пустоте улиц. Миновали предместье Сент-Антуан, вот улица Руа де Сисиль, а вот и знакомый вход в Ла Форс.

Остановив свой отряд, генерал в сопровождении первой роты, командуемой капитаном Стеновером, подошел к воротам и стал стучать.

Привратник был вне себя от изумления: генерал, в сопровождении такого эскорта… Что-то небывалое…

Мале не дал ему времени на размышления и потребовал немедленно вызвать начальника тюрьмы.

Начальник тюрьмы, господин Бо, был тертый калач. За годы своей службы он повидал многое. И увиденное сейчас сразу показалось ему подозрительным. Еще бы! Перед ним в генеральском мундире стоял его вчерашний узник, причем один из тех, за кем был положен особый надзор.

Мале уловил заминку. Он отступил в сторону и дал знак Бутро, который прочитал указ военного коменданта Парижа о немедленном возвращении свободы трем политическим заключенным: Лагори, Гидалю и Бокеямпе.

Это еще более насторожило господина Бо. Вчерашний преступник пришел освобождать трех сообщников, да к тому же приказом за своей подписью! В самом лучшем случае это было правовое нарушение: тюрьма находилась в ведении не военной комендатуры, а министерства полиции!

Стремясь выиграть время, Бо спросил:

— Что, собственно, происходит? Откуда такие распоряжения?

— Император убит под Москвой, — ответил Мале. — Я в своих действиях уполномочен новым правительством!

Известие ошеломило начальника тюрьмы. «Так вот оно что… Это новый государственный переворот!» Сколько таких переворотов пришлось пережить господину Бо… И все-таки он сказал:

— Я не могу выполнить этого предписания без визы герцога Ровиго. Разрешите, я пошлю к нему на подпись.

«Этого еще недоставало!» — Мале был раздосадован, но быстро нашелся:

— Ваше желание невыполнимо. Ровиго больше не министр полиции, а государственный преступник.

Аргумент сразил честного Бо. «Так и есть, — решил он. — Вчерашние преступники стали властями, значит, вчерашние власти превратились в преступников».

Он отправился исполнять волю новых властей.

Пока тянулась канитель с освобождением троих, Мале вспомнил о четвертом: ведь в Ла Форс находился его старый друг и участник всех его конспираций Эв Демайо. Генерал тут же начал писать приказ об освобождении Эва. Но вдруг что-то остановило его, и он бросил недописанную фразу. Он подумал: «А если все сорвется? Если мы не добьемся победы? Тогда старик будет расстрелян как участник антиправительственного заговора! Нет, уж лучше пусть он, сидевший так долго, посидит еще день-два, до полной победы или поражения. Тогда, по крайней мере, он сохранит себе жизнь».

В том проявилось одно из характерных свойств генерала Мале: он был великодушен. И всегда о других думал прежде, чем о себе.

Между тем в помещение вошли полуодетые Лагори, Гидаль и Бокеямпе. Физиономии у них были весьма постные. Гидаль решил, что его сейчас отправят в военный трибунал Марселя, Лагори подумал, что ему предложат немедленно готовиться к отъезду в Америку, корсиканец же не думал ни о чем и лишь дико вращал глазами.

Мале бросился навстречу Лагори и обнял его.

— Дорогой собрат мой! — воскликнул он. — Вот уже восемнадцать лет, как мы потеряли друг друга из виду. Сколько воды утекло, сколько неволи мы оба хлебнули! Я счастлив, что сегодня я дарю вам свободу…