Johann Archenholz - История семилетней войны

Большей частью приобретенных преимуществ французы обязаны были генералу Шеверу, который перед атакой схватил за руку командовавшего под его начальством маркиза Брео и, воспламененный героическим энтузиазмом, сказал ему: «Поклянитесь мне честью честного человека, что вы со своим полком предпочтете смерть отступлению». Брео поклялся и сдержал слово; офицер этот был полковником пикардийского полка. Для вознаграждения за отличное поведение Людовик XV велел ему назначить содержание в 2000 фунтов. Брео отвечал, что он не желает денежных вознаграждений, и просил распределить эту пенсию между наиболее нуждающимися офицерами своего полка. Тогда его просили назвать тех из них, кто особенно отличился в битве. Он ответил: «Никто из нас не отличался. Все сражались храбро – и все готовы вновь начать. Потому мне придется выписывать имена всех по полковому списку».

Впрочем, эта победа, сама по себе незначительная, не сопровождалась бы никакими последствиями, если бы опасение утратить ганноверский архив и другие ценные вещи, помещенные для безопасности в Штаде, не побудили герцога к энергичному шагу; несмотря на все представления своих генералов, он двинулся на север для защиты этого города. Последствия этого действия вскоре обнаружились: Гамельн, снабженный в избытке продовольствием и снарядами, сдался при первом же требовании, крепость Миндена потребовала сдачи на капитуляцию, а город Ганновер выслал депутатов для урегулирования контрибуции; Фридрих также отозвал свои войска отсюда. Пораженный всем этим герцог был между тем заперт французами, отрезан от Эльбы и стеснен до того, что ему оставалось лишь капитулировать. Капитуляция эта была заключена 8 сентября у Севенского монастыря при гарантиях датского короля. Главным условием ее был роспуск войск, принадлежавших Гессену, Брауншвейгу, Готе и Бюкебургу, ганноверские полки же должны были сосредоточиться в окрестностях города Штаде.

Датский посол, граф Линар, был посредником этой не обыкновенной конвенции, в которой не обнаружилось политическое искусство восемнадцатого столетия; да и сам Линар приписывал успех ее не своим политическим знаниям, а какому-то небесному внушению. В письме своем, сделавшемся знаменитым, он приписывал славу этого политического шедевра Святому Духу, который, по словам его, дал ему силу удержать французскую армию, как некогда Иисус Навин остановил солнце.

Однако маршал д’Этре не удостоился чести добиться этой капитуляции, так как незадолго до этого главное начальство было у него отнято, благодаря придворным интригам принца Субизского. Принц этот, бывший не только креатурой, но и любимцем маркизы Помпадур, получил от двора назначение командовать отдельным от главной армии корпусом, находящимся, однако, в зависимости от маршала. Вскоре начались разногласия между этими двумя полководцами, и д’Этре стал их жертвой. Один только страх восстановить против себя всех маршалов удержал королевскую любовницу от назначения главнокомандующим ее любимца Субиза. Ее уговорил министр дю Верней передать начальство герцогу Ришелье, которого она ненавидела, но который обещал делиться доходами от военных поставок, чтобы заручиться ее благосклонностью; предложение это произвело желаемое впечатление. Полководец этот нашел в армии готовые победы, и ничего не было легче, как пожинать посаженные на полях славы и уже поспевшие плоды [61] На самом деле Луи Франсуа Арман дю Плесси, герцог де Ришелье, имел определенные военные заслуги. Именно его экспедиционный корпус в апреле–мае 1756 г. оккупировал остров Менорку, что произвело сильное впечатление среди европейских дворов. Таким образом, ожидалось, что назначение Ришелье оживит франко-имперские войска. .

В короткий одиннадцатимесячный срок уже вторая армия, хорошо дисциплинированная и состоящая из храбрых солдат, принуждена была сдаться на капитуляцию для спасения своей жизни. Но при Пирне и монастыре Севен поступили совершенно различно. Фридрих не разделял освобожденных саксонских воинов и определил их на свою службу. Ришелье, командовавший теперь вместо маршала д’Этре, поступил так же с ганноверцами и брауншвейгцами, но не позаботился об их будущей участи. Они не считались военнопленными, не были уволены, не получили отпуска, но и не были разоружены; составили план походов этих войск, но не назначили им ни жалованья, ни способа их распределения, ни даже места для постоев. Легкомыслие французского полководца было таково, что он надеялся одним своим авторитетом удержать в бездействии несколько тысяч вооруженных германских воинов, ненавидевших его народ. К этой ошибке присоединилось еще и то обстоятельство, что Ришелье, который вправе был считать конвенцию положительной военной капитуляцией, превратил ее в неопределенную политическую негоциацию, предоставленную на усмотрение дворов.

Из всех западных провинций и городов короля прусского только Гельдерн не был еще во власти его врагов. Французы, под предводительством графа Бозобра, блокировали эту крепость. Осада представляла большие затруднения из-за рек и глубокого рва, окружавших стены. Поэтому хотели попытаться напасть врасплох, для чего были сделаны необыкновенные приготовления. Известное число французских солдат должно было ежедневно упражняться в плавании и нырянии и уметь в порядке и быстро бросаться в воду и выходить из нее. План штурма состоял в том, чтобы эти водолазы перетащили на веревках вплавь и без шума суда, нагруженные войсками, под самые стены крепости. В этой последней находилось множество как французских, так и австрийских перебежчиков и других весьма недовольных солдат; роптали также очень многие граждане, которым наскучила долгая блокада. Чтобы побудить их к мятежу, Бозобр хотел объявить прощение первым и переманить обещаниями остальных; с этой целью он велел изготовить в Люттихе необыкновенной величины рупор, посредством которого должен был одновременно переговариваться с гарнизоном и отдавать приказания войскам. Однако прусский комендант, генерал Сальмут, не стал дожидаться этой попытки. Он выдержал блокаду в течение 15 недель без надежды на освобождение, все время должен был следить извне за врагами, а внутри подавлять мятежи. Теперь положение его стало безвыходным и он сдался на капитуляцию. Гарнизон его, состоявший из 800 человек, получил право свободного выхода со всеми почестями, после чего крепость была занята французскими войсками.

Вследствие Севенского соглашения Фридрих вдруг лишился вспомогательной армии, которая до сих пор отвлекала французов в поле; теперь же они могли обратиться со всеми своими силами против него одного. Фридрих, еще тяжело испытывавший последствия Коллинской битвы, так был огорчен этими соображениями, что в письме своем к английскому королю горько упрекал этого последнего в намерении оставаться нейтральным. «Никогда не отказался бы я от союза с Францией,– писал он, – если бы меня не побудили к этому заманчивые обещания вашего величества. Я не раскаиваюсь в заключении договора, но, сэр! не бросайте меня из малодушия на произвол моих врагов, после того как вы восстановили против меня всю Европу». На это письмо ответа не последовало. Георг предложил ему субсидии, но Фридрих отверг деньги и потребовал высылки английских солдат, но английское министерство тогда еще никак не могло на это решиться.