Продолжатель Феофана - Жизнеописания византийских царей

15. Рассказывают также следующее. Князь Борис страстно любил охоту и пожелал в одном доме, в котором нередко останавливался, нарисовать картину, дабы днем и ночью иметь услаждение для глаз. Такое желание им овладело, и он пригласил одного монаха-художника из числа наших ромеев по имени Мефодий, а когда тот к нему явился, по некоему провидению Божию велел писать не битву мужей, не убийство зверей в животных, а что сам захочет с условием только, что эта картина должна вызывать страх и ввергать зрителей в изумление. Ничто не внушает такого страха, знал художник, как второе пришествие, и потому изобразил именно его, нарисовав как праведники получают награды за свои труды, а грешники пожинают плоды своих деяний и сурово отсылаются на предстоящее возмездие. Увидел Борис законченную картину [31], через нее воспринял в душу страх Божий, приобщился божественных наших таинств и глубокой ночью сподобился божественного крещения. О его крещении стало известно, и оно вызвало восстание всего народа. Неся на груди знак божественного креста, Борис с немногочисленными соратниками разбил мятежников, а остальных уже не тайно, а вполне явно обратил в ревностных христиан. Приняв богопочитание, Борис пишет госпоже о земле (ибо стеснен был множеством своих подданных) и дерзко просит о ней Феодору, поскольку де их теперь уже не двое, а один, ибо связаны они верой и нерушимой дружбой, а за это обещал покориться ей и блюсти вечный и незыблемый мир. Она благосклонно его выслушала и отдала пустовавшие тогда земли от Сидиры (в то время там проходила граница между ромеями в болгарами) до Девелта (они его именуют Загорой). Таким образом была обращена к благочестию вся Болгария, и сам Господь призвал их познать Бога, и все это от малой искры и малой напасти. Таким образом обещана была болгарам ромейская земля, и они вступили с нами в нерушимое сообщество [32].

16. Дела на Западе шли превосходно, слава о них разнеслась повсюду, и вдохновленная Феодора, желая воздвигнуть как бы еще больший трофей, попыталась или же обратить восточных павликиан [33]к благочестию, или изничтожить их и лишить жизни. Эта затея, однако, принесла нам множество бедствий. Феодора послала военачальников (это были сын Аргира, сын Дуки [34], а также Судал), которые одних павликиан распяли на кресте, других обрекли мечу, третьих – морской пучине. Около десяти мириадов составляло число загубленных, их имущество было отправлено и доставлено в царскую казну. В это время у стратига Анатолика (это был Феодот Мелисин) состоял в помощниках некий муж по имени Карвей, занимавший должность протомандатора, кичившийся и гордившийся уже упомянутой павликианской верой. Узнав же, что его отец распят на кресте, переживая это горше всех бед и устраивая свои дела, он бежал вместе с пятью тысячами других сторонников ереси к Амру, владевшему тогда Мелитиной, а от него перешел к амерамнуну. Они были встречены с большими [74]почестями, дали и получили клятвы верности и вскоре стали совершать набеги на ромейские земли ради трофея. Умножившись в числе, они принялись за строительство городов: Аргава, Амары. Когда же туда стеклось множество других причастных к сей порче, они соорудили еще один город, который назвали Тефрикой [35]. Оттуда они (мелитинский Амр, которого, исказив буквы, часто зовут Амвром, Али из Тарса [36]и этот несчастный Карвей), сговорившись между собой, неоднократно совершали дерзкие набеги и оскверняли ромейскую землю. Али, однако, посланный начальствовать в одну из армянских областей, быстрее, чем ему хотелось, расстался с жизнью вместе со своим непутевым войском. Амр же вступил в междоусобную борьбу со своим соправителем Склиром (так об этом рассказывали), губил себя этим соперничеством и считал, что воевать ему нужно только с ним. Их распря дошла до такой степени и они довоевались друг с другом до того, что число их с пятидесяти с лишним тысяч сократилось до десяти. А одолев врага, ослепленный собственной дерзостью Амр решил поднять меч на ромеев и объединился с Карвеем. Против него, однако, выступил Петрона, исполнявший тогда должность доместика. Собственно назначен на нее был Варда, но поскольку как опекун заниматься ею не мог, попросил исполнять эти свои обязанности брата – стратига Фракисия [37].

17. Между тем царь Михаил (он как раз вышел из детского возраста и вступил во взрослый) непрестанно горел желанием двинуться на исмаилитов. Сперва он решился на это по побуждению своих близких, не собственной волей, а мыслью и советом опекуна Варды. Как и почему, поведает наша история. Ведь воистину пусто и легковесно тело истории, если она умалчивает о причинах деяний. Однако из-за истекшего времени они в точности нам не известны, и пусть пытливые читатели проявят к нам снисхождение, ибо наше желание – приводить причины истинные, а не вымышленные (в последних никогда нет недостатка). Если же причина известна, ее обязательно нужно изложить и изъяснить читателю, ибо именно от этого, а не откуда еще получает он пользу.

18. Очень любил этот Варда царскую власть, причем не той любовью, что другие, которая то вспыхивает, то сдерживается узами разума, а необузданной и неизбывной. Кроме того, мы продолжаем свой рассказ дальше, случилась у Мануила вражда с Феоктистом (оба они были опекунами и жили во дворце). В результате возникло обвинение в оскорблении величества, о котором вскоре тайно донесли Мануилу. Страшась его и понимая, сколь неодолима и необорима зависть, решил Мануил, что может избавиться от нее, если только будет находиться подальше от дворца. И он удалился в свой дом около цистерны Аспара [38], который позже перестроил в святилище, в котором оставил свой прах. Оттуда он ежедневно являлся во дворец и участвовал в делах правления. Варда же, освободившись или, вернее сказать, избавившись от Мануила не собственными силами, а при помощи Феоктиста, удачно продвигаясь к поставленной цели, решил довершить дело уже своими, а не чужими руками и погубить Феоктиста, дабы не стоял тот помехой на его пути, и вместе с тем избавиться от многочисленных упреков по поводу своей невестки (а Феоктист упрекал его постоянно). [75]

19. Был у царя Михаила воспитатель – человек распущенный и благородным нравам чуждый. И вот Михаил попросил Варду, Феоктиста и мать возвести его в придворный сан повыше и продвинуть в чине. Однако Феоктист ему отказал, не пожелал ублажить его блажь, говоря, что не просто так, а по заслугам следует даровать царские милости. И вот Варда, используя этого мерзкого воспитателя как орудие, непрестанно сеял плевелы насчет Феоктиста в его и царскую душу. Он постоянно ругал управление государством, что де дурно распоряжается Феоктист делами, что царская власть завещана тебе, а он ее от тебя отстраняет, замышляет выдать замуж твою мать или одну из ее дочерей, а тебя, ее сына, лишить глаз. Словно стрелы вонзил он эти речи в сердце царя, взбудоражил его, а чтобы ничего подобного не случилось, сказал, что дело теперь за разумным и скорым решением. Они часто обсуждали свои планы и сошлись в одном мнении: Феоктиста нужно устранить, то ли убийством из-за угла, то ли ссылкой. Так они порешили, и Варда торопился осуществить замысел. Заключался же он в следующем: когда соберется Феоктист, закончив дела с поступлениями в казну, отправиться в Лавсиак, на небольшом расстоянии за ним последует царь, который закричит препозитам только одно: «Хватайте его». Варда же в то время восседал в Лавсиаке. И вот Феоктист вышел и увидел, как царь знаком велит ему двигаться впереди. Он решил искать спасение в бегстве и бросился к ипподрому через асикритий [39], ибо там находилось тогда пристанище асикритов. Но целая толпа навалилась на него одного и принудила прекратить бегство и остановиться. Обнажив меч, Варда пригрозил, что своими руками проучит каждого, кто только посмеет ему помешать, и приказал одному из своих убить Феоктиста. Но никто тогда не решился и пальцем его тронуть. Феоктиста отвели в Скилу [40]и отдали под стражу до изобличения вины. Опасаясь, как бы августа не освободила Феоктиста, они решили не оставлять его в живых и подослали к нему одного воина из этерии, занесшего над ним обнаженный меч. А тот, как увидел человека, приближающегося к нему с мечом, избегая удара, опустился на кровать, но пораженный в живот, так что внутренности вывалились наружу, был предан смерти. Рассказывают, будто Мануил, охваченный пророческим вдохновением, ясно сказал тогда Варде: «На Феоктиста меч обнаживший, готовь себя к смерти сегодня» [41].