Федор Успенский - История крестовых походов

Таким образом, исследованиями графа Риана и Штрейта вопрос о Четвертом крестовом походе поставлен на общеисторическую почву. Эти исследования показали, что для изучения Четвертого похода не достаточно сведений Вильгардуэна, а нужно обратиться к изучению отношений Венеции к Византии, Византии к Германии и всех трех к папству. При этом как будто забывается исходный пункт всей полемики: измена Венеции делу христиан – пункт, который выставил Мас-Латри и поддерживал Гопф. В самом деле, пока не произнесено окончательное решение о роли Венеции в 1202 г., пока не выяснено, была ли она в тайном соглашении с египетским султаном или нет, всякое перенесение центра тяжести будет рискованным.

Таким образом вопрос об измене Венеции приходил к своему исходному пункту. Специально он был разобран французским ученым Ганото (Hanotaux) в его сочинении. «Изменили ли венецианцы христианскому делу в 1202 г.?» ( Revue Historique , mai 1877, р. 74) [185]. Вопрос был поставлен прямо, и автор для его решения запасся фактами решительного свойства. Можно было ждать, что ответ будет утвердительный, а между тем Ганото решает этот вопрос отрицательно. Здесь необходимо припомнить теорию Мас-Латри и ее основания. Мас-Латри, обвиняя венецианцев в измене, ссылается, как известно, на свидетельство летописца Эрнула и на договор Венеции с султаном. Сильным оппонентом Мас-Латри был Наталис де Вальи, отрицавший значение свидетельства Эрнула. Имея много общего с возражениями Наталиса де Вальи, Ганото выставляет несколько новых весьма интересных соображений. Дело в том, что в то время, как Четвертый поход был очень выгоден для французов, обогатившихся поместьями в Византии, положение христиан Сирии и Палестины после него нисколько не улучшилось. Для них Четвертый поход имел несчастный исход. Недовольство им поэтому естественно, равно как и стремление найти виновника совершившегося факта. Эрнул, по мнению Ганото, и является выразителем партии недовольных, а почему была обвинена именно Венеция, – это легко объяснить тем исключительным положением, какое она занимала между другими государствами того времени. Удивляясь устройству и политике Венеции, политические деятели смотрели на нее, как на очаг раздоров, и сильно ее недолюбливали. Понятно, что после неблагоприятного исхода Четвертого похода всю вину свалили на Венецию. В этом смысле высказывался прямо даже папа, отлучивший Венецию от церкви. Самой главной и имеющей решительное значение для вопроса является у Ганото вторая часть его исследования. Здесь он говорит, что тот знаменитый договор, на который опирается Гопф, не существует, что Гопф ошибся и ввел в заблуждение весь ученый мир. Дело идет о четырех договорах Венеции с Малек-Аделем, напечатанных в « Fontes rerum austriacarum » ( Diplomata XII, р. 184) Тафелем и не имеющих даты [186]. Мас-Латри и Гопф рассматривали эти документы, как доказательство измены Венеции. Ганото, после тщательного изучения их, доказал, что эти четыре договора в сущности составляют один и тот же договор, состоящий из четырех частей и помеченный: die decima nona Saben (в 19 день месяца Сабана).

Главная сила доказательства Ганото заключается в разборе договора Венеции с Малек-Аделем. На этот договор опирается Гопф, который, сделав некоторую поправку в написании даты, отнес его к маю 1202 г. Ганото обратил внимание на пометку: «в 19 день месяца Сабана» и, сличив магометанскую хронологию с христианской, вывел заключение, что договор мог быть заключен не иначе, как в 1208 г. Он пошел еще дальше в критике договора. В договоре упомянуты два венецианских посла к султану: Марино Дандоло (родственник дожа Генриха Дандоло) и Доменико Микиели. Эти лица принадлежали к знатным венецианским фамилиям, и деятельность их более или менее может быть восстановлена на основании документов. Этот труд и взял на себя Ганото. Из сопоставления разных исторических указаний и дат он заключает, что Дандоло и Микиели могли быть посланы к султану именно только в 1208 г. и притом дожем Пиетро Циани [187]. Когда Ганото уже окончил свою статью, Штрейт сообщил ему замечание о титуле Малек-Аделя – « rex regum », который употребляется в разбираемом договоре. По мнению Штрейта, Малек-Адель сперва находился под властью дамасского халифа и только впоследствии выхлопотал себе этот титул, что случилось не в 1202 г., а позже. Это обстоятельство служит веским доказательством в подтверждение теории Ганото касательно позднейшего происхождения документа.

Всматриваясь в содержание договора, Ганото нашел в нем такие обстоятельства, которые не обратили на себя внимание раньше только потому, что в изучении этого договора было много страстности. Изучая этот договор ближе, Ганото говорит, что привилегии в нем даются скорее за будущие услуги Венеции, а не за прошедшие. Все, что можно заключить из договора, состоит в том, что после Четвертого похода существовали добрые отношения между Венецией и султаном. Но это далеко не новость. Уже давно Венеция поняла, что ей необходимо поддерживать добрые отношения с султаном, и такая ее политика идет в течение всех средних веков. Свою статью Ганото заключает так: «Мы не имеем серьезных причин подвергать сомнению в этом вопросе добросовестность венецианцев. Если они и были истинными подстрекателями похода на Константинополь, другие мотивы руководили в этом случае их политикой. Ими могло руководить и желание подчинить Зару, и месть к Византии за неуплату долга и за торговые привилегии Пизе, и надежда воспользоваться к своей выгоде разрушением греческой империи; это достаточные мотивы для объяснения похода на Константинополь» (с. 100).

Справедливость требует сказать, что Ганото доказал свою тему вполне удовлетворительно. Сильных возражений еще не было. Напротив, его доводы о недостоверности Эрнула и о подложности даты приняты почти бесспорно. Далее останавливаться на тайном соглашении Венеции с Египетским султаном и отсюда выводить главный мотив направления Четвертого похода на Константинополь, очевидно, нет возможности. Таким образом, с исследованием Ганото падает и самый исходный пункт всей полемики о Четвертом походе, хотя остается открытым ряд второстепенных вопросов, вызванных ею.

Исследование Ганото более всех затронуло графа де Риана, и он не оставил его без ответа. В 1878 г. в январской книжке Revue des Questions Historiques он поместил статью, носящую заглавие: «Изменение направления Четвертого крестового похода» [188]. Здесь он дает ответ на все возражения, которые были представлены частью Штрейтом, частью Ганото и другими. Несмотря на весьма естественное желание поддержать свою собственную гипотезу (перенести ответственность на германскую интригу) и видеть центр тяжести в своей теории, Риан очень беспристрастно относится к исследованиям Штрейта. Разбирая положения последнего, он говорит, что несмотря на богатый запас новых фактов, все-таки вопрос о центре тяжести Штрейт хочет видеть в деятельности дожа Генриха Дандоло. Что же касается вывода Ганото, то Риан слагает оружие перед его критикой договора и соглашается, что спорить в этом отношении невозможно. Я приведу здесь только заключительные слова Риана, где он очерчивает состояние вопроса в 1878 г.: «Изменение направления Четвертого похода нельзя объяснить одной причиной, но совокупным действием многих причин, представляющих различные интересы, затронутые событиями 1202–1203 гг. Венеция, Филипп Швабский, Бонифаций Монферратский, латинское духовенство (если не сам папа), может быть, наконец, Филипп-Август – все они должны занять свое отдельное место в этом великом конфликте честолюбий. Теория случайностей падает сама собой. По моему мнению, между добытыми фактами бесспорными можно считать два: пристрастие Вильгардуэна, невинность Иннокентия III (будучи католиком, Риан в своих исследованиях имеет тенденциозную цель – оправдать папу, показать, что Иннокентий III отнюдь не виноват в изменении направления Четвертого крестового похода и сознательно не влиял ни на Дандоло, ни на Константинополь и др.) и участие Филиппа Швабского в направлении похода на Константинополь». Этой статьей Риана заключается вся полемика, возбужденная с 1861 г. событиями Четвертого похода. Теперь нелишне задать вопрос: можно ли удовлетвориться добытыми результатами и остановиться, или продолжать исследование и выступить с новой теорией? На последнее, очевидно, нельзя решиться до той поры, пока не будут добыты новые памятники, которые пролили бы новый свет на эту эпоху. Говоря о возможности появления новых материалов, Рион таким образом заключает свою статью: «Известно, что для того, чтобы вести войну, нужно иметь оружие. В том направлении, до которого дошли дебаты, недостает более аргументов. Что касается меня, я подожду возвращаться к этому вопросу, пока не объявятся новые документы, и остерегусь еще раз вступать в круг, который в настоящее время, как мне кажется, не имеет исхода» (с. 114).