Николай Скоморохов - Боем живет истребитель

Вот как оно все оборачивается…

Мы расходились по эскадрильям в угнетенном состоянии.

Но вскоре нас всех собрали у палаточного городка. Снова приехал политработник из школы. Какую весть привез он на этот раз?

Мы внимательно слушали его и постепенно начинали совсем по-иному смотреть на то, что произошло над мостом через Дон. И впервые поняли, что на войне бывают ситуации, когда успех определяется вовсе не числом уничтоженных врагов или сбитых самолетов, что есть еще более высокие и важные цели, достижение которых может многое оправдать.

Задачей первого боевого вылета с нашего аэродрома было: прикрыть, не дать разрушить важный стратегический мост через Дон. Взлетевшие товарищи справились с этой задачей – бомбы прошли мимо цели. И это несмотря на то, что слабовооруженному И-16 трудно было противоборствовать «юнкерсам». Воздушный бой мог вообще кончиться трагично для наших летчиков-инструкторов. Они это знали и тем не менее упорно атаковали фашистов, расстраивали их ряды, мешали прицельному бомбометанию.

Так мы получили первый урок настоящего мужества.

Он вызвал в курсантской среде бурный обмен мнениями. Смогли бы мы так действовать? Хватило бы у нас духу так рисковать? Одни петушились: «Да пусть только пошлют!» Другие молчаливо раздумывали, взвешивали все, делали выводы для себя.

Война подкатывалась к нам. Каждый день приносил все более тревожные вести, а иногда распространялись и панические слухи. Было поймано несколько немецких диверсантов, переодетых в милицейскую форму, что заставило потом нас при патрулировании в городе пристально присматриваться к милиционерам. Все это действовало угнетающе и в то же время ожесточало наши сердца. В те тяжелые времена особая роль отводилась партийным, комсомольским активистам, агитаторам. Они умели найти такие слова, такие доводы, которые укрепляли в нашем сознании убеждение в том, что все будет хорошо, наше дело правое, мы победим. Из многолетнего опыта знаю теперь, как важно, чтобы люди в периоды кризиса, неудач видели светлую перспективу, верили в нее.

В начале октября поступил неожиданный приказ: срочно эвакуироваться в Закавказье. Группа инструкторов вскоре вылетела в указанный по ту сторону Главного Кавказского хребта город. Часть курсантов направили на центральную базу помочь собраться в дорогу семьям офицеров. Все завертелось-закрутилось, у нас не оставалось времени на размышление над тем, что происходит, почему мы так срочно должны перебазироваться. Возили на вокзал тюки, ящики, грузили их в вагоны в таком темпе, что некогда было даже в небо взглянуть. А смотреть надо было. Неожиданно появились фашистские самолеты, на землю обрушились бомбы. Протяжный завывающий свист, сильные взрывы, столбы пыли – все это возникло внезапно, не успев даже как следует нас напугать. Притаившись кто где смог, ждали окончания налета, а он длился два часа. Самолеты шли небольшими группами. И никто не преграждал им путь. Именно это больше всего нас удивляло. Где наша авиация? Почему враг безнаказанно творит свое черное дело?

Много, очень много возникло вопросов, и трудно было найти на них вразумительный ответ. Только вера в то, что и мы будем бить фашистов, не давала падать духом, отчаиваться.

Мы вернулись в лагерь, отправили оттуда последнюю группу инструкторов, а на нашем аэродроме появились фронтовые Су-2, затем МиГ-3, И-16. Наши войска отступали…

У многих летчиков-фронтовиков были боевые медали, ордена. Мы окружали их, расспрашивали о воздушных боях. Они отвечали неохотно, раздраженно.

Когда кто-то из нас заявил, что нам не терпится скорей стать в боевой строй, небритый хозяин одного из «мигов» сказал:

– Не торопитесь, ребята. Все равно машин нет. У нас и то пол-эскадрильи безлошадных…

Мы не отставали от фронтовиков: знали, что наши бои впереди, и старались расспросить поподробнее о гитлеровской авиации, ее тактике, вооружении. То, что узнали, было малоутешительным: немец сильнее нас, а потому нахальнее, господствует в воздухе…

В конце октября пришла очередь эвакуировать курсантов. Летчики боевых полков с сожалением расстались с нами – мы помогали им обслуживать, заправлять машины, крепко сдружились.

– Учитесь, ребята, придет ваш черед – поможете нам. Уверены, что вам дадут совсем другие самолеты…

На это очень надеялись и мы сами.

Последний, с кем мы прощались, был дед Анисим – старожил приаэродромной зоны. Он всегда нас чем-нибудь угощал, был с нами ласков, приветлив. Встретишься, бывало, с ним – и чем-то родным, домашним повеет на тебя. Мы любили его.

И вот прощание.

Молчим. Все понятно без слов.

– Когда вы летали – мы были спокойны, – говорит дед Анисим.

Понятно: курсантские полеты-учебные. А сейчас начнутся боевые.

Уходим грустные.

– Мы вернемся, дедушка! – говорим на прощание.

– По-иному быть не может – супостат сломает себе хребет, – отвечает дед.

В его словах – твердая убежденность. Она передается нам.

– До встречи, дедушка!

– До встречи, сынки!

Когда потом оглянулись – дед Анисим стоял у забора и смахивал ладонями слезы с морщинистых щек.

Его образ много раз оживал в моей памяти. Я испытывал чувство ответственности перед простым человеком-тружеником. Наверное, он олицетворял для меня весь наш великий народ…

Покидали Батайск с тяжелым чувством. Фашисты уже под Ростовом. Туда идут один за другим эшелоны с техникой, воинскими частями. Все – на фронт, а мы – в тыл, да еще глубокий. От сознания этого на душе становилось как-то неуютно. Но мы не распоряжались своей судьбой.

Нам оставалось лишь завидовать летчикам-инструкторам, которые отправились на передний край. Одну из эскадрилий возглавлял капитан Богданов – глубоко уважаемый мною человек.

Мы ехали долго. Наконец прибыли в пункт назначения. Вышли из теплушек – жарко, горы вокруг, внизу – ярко-зеленая долина.

Это был Азербайджан.

Вот куда занесли меня курсантские пути-дороги!

Там, где нас высадили, не было ничего, кроме ровной площадки.

– Начнем с нуля, – сказал летчик-инструктор Виктор Коноваленко.

Так оно и было. Сами заготавливали лес, строили жилые помещения, оборудовали летное поле.

В это время к нам редко и с большим опозданием поступали газеты, радио не было.

А слухов всевозможных – хоть отбавляй. Я потом не раз убеждался: где отсутствуют официальные источники информации – там властвуют слухи. Кем они распространяются – трудно сказать; только замечена одна общая особенность: слухи почти всегда тревожат людей, приводят их в уныние, а порой даже сеют панику.

Когда мы уже освобождали Украину, мне жители села Близнецы показали сохранившийся у них агитплакат первых дней войны, на котором была изображена старуха с выпученными от страха глазами, возбужденно шептавшая что-то на ухо другой такой же старухе. За их спинами виднелась лужа, в которой плавают детские кораблики.