Борис Черток - Книга 4. Ракеты и люди. Лунная гонка

Я был в числе болельщиков, собравшихся, по обыкновению, в Подлипках в большом кабинете главного – сюда шел репортаж из бункера.

Все, что произошло при втором пуске, я вынужден описывать не по собственным впечатлениям, а со слов участников, очевидцев, используя свидетельства документов.

Старт Н1 №5Л относительно расчетного времени прошел точно. При выходе двигателей блока «А» на режим за 0,25 секунды до отрыва от стартового стола взорвался периферийный двигатель № 8. Остальные двигатели некоторое время работали, и ракета взлетела. Она успела вертикально взлететь на 200 метров – и началось отключение двигателей. За 12 секунд были отключены все двигатели, кроме одного – № 18. Единственный работающий двигатель начал разворачивать ракету вокруг поперечной оси. На 15-й секунде сработали пороховые двигатели системы аварийного спасения, раскрылись створки обтекателя и спускаемый аппарат, оторванный от носителя, улетел в темноту.

На 23-й секунде ракета плашмя упала на старт. Последовала серия сильнейших взрывов.

Белым пламенем горели 2500 тонн керосина и кислорода, освещая ночную степь на десятки километров. Жители города Ленинска в тридцати пяти километрах от старта наблюдали яркое зарево, содрогаясь от страшных мыслей. Там, на старте, были родные и близкие. Под ударами взрывных волн вылетали стекла не только в близлежащих к старту зданиях, но и в жилом городке 113-й площадки и даже на «двойке» – в шести километрах от старта.

Из бункера начальник полигона разрешил выйти на поверхность только через полчаса Афанасьеву, Дорофееву, Кириллову и Моисееву.

– Когда мы вышли, – рассказывал Дорофеев, – то еще моросил керосиновый дождик. Это падали на землю капельки не успевшего сгореть керосина, высоко поднятые взрывными волнами и теперь оседавшие в виде дождя.

Принятые командованием полигона меры безопасности оказались эффективными. Все доклады о разрушениях заканчивались успокоением – «пострадавших нет».

– Неверно! – воскликнул в сердцах потрясенный случившимся Бармин. – Пострадавших многие сотни – все мы, строившие старт. Теперь нам восстанавливать. Мы и есть самые пострадавшие.

Бармин возглавил комиссию по «наземным разрушениям». Убытки он оценивал не в рублях, это мало кого интересовало, а в сроках восстановления не менее года при самой авральной работе.

Казалось удивительным, что второй – левый старт, находившийся всего в трех километрах от взорванного, практически не пострадал.

– Летные испытания можно продолжать, – не вовремя пошутил кто-то из только что созданной аварийной комиссии.

– Нельзя, – возразил Бармин. – Я теперь не дам согласия на пуск, пока ракета не будет доработана так, чтобы двигатели не выключались над самым стартом. Уводите ее в степь и там взрывайте! Ракет можно наклепать хоть два десятка, а старт остался только один, да и тот еще надо доработать.

С утра началось вначале беглое, а затем скрупулезное изучение телеметрических записей. Особых разногласий по поводу первоисточника взрыва не было. Все сошлись на том, что началось с двигателя № 8.

«Следователи» аварийной комиссии тщательно собрали остатки разлетевшихся в радиусе километра от старта агрегатов двигателей. Турбонасосный агрегат двигателя № 8 по сравнению с другими двадцатью девятью, сохранившими внешние формы, был оплавлен и разворочен внутренним взрывом.

Уцелеть после такого взрыва ракета не могла. Были перебиты и повреждены коммуникации соседних двигателей. Вспыхнул пожар, лавинообразно разрушалась нижняя часть блока «А». Система КОРД на последнем издыхании успела зафиксировать выход за допустимые пределы по давлению и оборотам двигателей № 1, № 19, № 20, № 21 и выдать команды на их отключение. Как отключились остальные, телеметрия не зафиксировала. Двигатель № 18 среди всеобщего хаоса продолжал работать до самого падения, так по крайней мере доложили телеметристы. Этот факт по необъяснимым причинам вызвал живейший интерес в процессе спонтанно возникших споров, хотя очевидно, что никакого отношения к первопричине аварии не имел.

Основные горячие споры разгорелись по поводу первопричины. Кузнецов и вся его команда твердо стояли на гипотезе «посторонний предмет» в насосе.

В насос окислителя попала стальная диафрагма датчика пульсаций давления, доказывали они. Никаких других посторонних предметов, которые могли сорваться со своих мест, чтобы быть втянутыми в кислородный насос, предположить не удалось. Изучение датчика давления и эксперименты по принудительному срыву означенной стальной диафрагмы со своего места никакой ясности не внесли. Убедить скептиков в виновности датчика было трудно.

Предположить, что насос взорвался сам по себе, без «постороннего предмета», было опасно. Если насосы взрываются самопроизвольно, значит, нельзя продолжать летные испытания.

Кузнецовцы категорически отвергали любые версии, кроме постороннего металлического предмета.

Райков осмелился высказать только Мишину свою гипотезу:

– «Посторонний предмет» тут не при чем. Вероятнее всего аксиальный сдвиг ротора. Зазоры в насосе ничтожные. Малейший люфт в подшипниках, сложившись с крайними допусками и деформациями, может привести к тому, что ротор «чиркнет» по статору, произойдет местный разогрев в сотни градусов в среде жидкого кислорода – взрыв неизбежен.

Мишин не занял наступательной позиции по отношению к Кузнецову. Они вместе принимали решение о допуске двигателей к полету, опираясь на заключение межведомственной комиссии конца 1967 года, подтверждавшей, что двигатели пригодны для ЛКИ.

Упомянуть в любом самом мягком заключении вероятность взрыва насоса окислителя по вине конструкторских или технологических недостатков означало прекращение летных испытаний Н1 по вине двигательной техники. Естественно, что Кузнецов, все его специалисты, даже военные представители доказывали, что взрыв возможен только по вине вмешательства «постороннего предмета».

Заседания и горячие споры в аварийных комиссиях, разработка графиков восстановления стартовой позиции были в самом разгаре, когда пришло сообщение о старте к Луне «Аполлона-11».

Последующие восемь суток полета, ошеломляющая воображение прогулка по Луне и доставка на Землю 25 килограммов образцов лунного грунта могли бы послужить высокому руководству предлогом для пересмотра программы Н1-Л3.

Полет «Аполлона-11» мы наблюдали по телевизору в ЦНИИМаше. После счастливого конца Тюлин предложил зайти в кабинет директора. Там за рюмкой коньяка он сказал:

– Это все Черток виноват. В 1945 году он задумал украсть у американцев фон Брауна и с задачей не справился.