Борис Черток - Ракеты и люди. Лунная гонка

На холме третьего подъема перед традиционным КПП, учрежденным здесь еще в 1956 году, среди десятков малых антенных тарелок выросли две новые 32-метровые параболы. Это НИП-23 командно-измерительного комплекса.

Отсюда 30 километров до стартовых позиций H1. Направление на них легко определить по самому яркому зареву на горизонте. Там круглые сутки не затихает работа.

31 мая 1971 года, в понедельник, корабль «Союз-11» вернулся с заправочной станции и был установлен в вертикальный стенд. Ждали приезда космонавтов для примерочной «отсидки». Из гигиенических соображений вся конструкция стенда по требованию медиков была тщательно протерта спиртом.

— Что вы делаете? — обратился я к медикам. — От одного запаха у космонавтов голова пойдет кругом, а нам нужны их трезвые замечания по кораблю.

— Мы надеемся, что до их приезда вы и другие окружающие не упустят случая подышать парами медицинского спирта. Космонавтам уже не достанется, — отшучивались они.

Основной экипаж «отсидел» в корабле больше положенного часа. Было много вопросов и споров, но никаких серьезных доработок не требовалось. Для порядка двадцать минут посидел в корабле и запасной экипаж.

В понедельник 31 мая 1971 года Бушуев позвонил мне на «двойку» по ВЧ-связи из Подлипок и рассказал, что Келдыш собирал у себя «узкий круг» членов экспертной комиссии по Н1-Л3. Келдыш заявил, что пора решать судьбу Н1-Л3.

Далее он перечислил уже известные замечания, которые при объективном подходе нам было трудно оспаривать. Келдыш был настроен, по словам Бушуева, очень мирно. Однако твердо заявил, что в принятом варианте считает экспедицию на Луну в 1973 году нереальной и предложил Мишину без конфликта с экспертной комиссией найти взаимоприемлемые решения, с которыми вместе можно выходить на ВПК, а потом и выше.

Мишин вел себя очень несдержанно и по каждому пункту возражал Келдышу: «Мы разложим все по полочкам и покажем, что все получается».

«Я вынужден был слушать и молчать, — говорил Бушуев, — чтобы не ставить своего шефа в глупое положение. Тебе с Феоктистовым повезло, что вы оказались на полигоне и не участвовали в этом спектакле».

Когда я рассказал Феоктистову о разговоре с Бушуевым, он так оценил ситуацию:

— Трудно договориться, когда с одной стороны сверхрешительность при отсутствии всякой осмотрительности, а с другой — осторожность при отсутствии права принимать решения.

— Ну, Константин Петрович, — возразил я, — насчет радикальных решений вы тоже мастер. С вашей подачи на «Восходе-2» отказались от скафандров, вы уговорили Королева на 200 миллиметров уменьшить диаметр спускаемого аппарата «Союза», так что теперь там надо сидеть скрючившись, как на «Восходе», а по весу мы не выиграли — пришлось класть свинец для балансировки. Вы же настолько зажали нас, управленцев, на Л3, что я потерял веру в надежность системы. В этом году мы отработаем агрегат стыковки «Союза» с ДОСом с внутренним переходом, а на Л3 до последнего времени в сводках по массе остается переход через открытый космос.

— Не будем посыпать раны солью, — предложил Феоктистов. — Л3 уже морально устарел. Опыт, который получим на ДОСе, очень поможет, и, думаю, нам нетрудно будет убедить высокое начальство в необходимости реконструкции Л3.

— Согласен. Сейчас главное — проникнуть в ДОС.

Прилетевший через день Мишин не счел нужным рассказывать нам об итогах обсуждения Н1-Л3 на экспертной комиссии у Келдыша.

Мишин выглядел бодро, хотя рассказал, что три дня провел в больнице, потом летал в Пермь по выборным делам как депутат Верховного Совета Российской Федерации.

С Мишиным прилетел Елисеев. После полета на «Союзе-10» он был назначен заместителем Трегуба по управлению полетами. Елисеев настаивал на введении в бортовую инструкцию для космонавтов четких указаний для ограничения времени работы СКД в процессе сближения на случай выхода за пределы, обозначенные на графике так называемой фазовой плоскости. На этом графике был изображен коридор разрешенных скоростей сближения в зависимости от дальностей между объектами. СКД включался для разгона или торможения, когда зигзаги на графике упирались в одну из стенок этого коридора.

График был рассчитан нашими теоретиками, и под него были отрегулированы приборы, управляющие сближением. Чтобы записать в инструкцию конкретную цифру, я вызвал по ВЧ-связи Раушенбаха и Легостаева. Они обещали подумать. Это было 2 июня. Утром 3 июня, видимо под давлением нашего главного теоретика по сближению Шмыглевского, они заявили, что «Игла» и блок управления сближением (БУС) разбираются лучше космонавта, сколько секунд надо работать двигателю в каждом конкретном случае.

Мы с Феоктистовым попытались убедить Елисеева. Но он упорно доказывал:

— Нельзя давать космонавту график с указанием предельных скоростей сближения и при этом не говорить, что он должен предпринимать при выходе параметров движения за эти пределы. Если он ничего не сделает, мы же будем потом обвинять экипаж в срыве сближения. Я хочу исключить обвинение экипажа в неправильных действиях на случай отказа БУСа на выключение двигателя.

Вмешался Башкин, обидевшийся за БУС.

— Но может быть отказ и на включение. На этот случай давать космонавту указания просто опасно. Башкина поддержал Феоктистов.

— Я понимаю, что теоретики не хотят возлагать на космонавта ответственность за принятие решения, ибо алгоритм может быть очень сложным и нельзя предусмотреть сочетания всех вводных, с которыми надо считаться.

Я соединил Елисеева с Легостаевым по ВЧ-связи и предложил им продолжить спор как двум «лучшим ученикам Раушенбаха».

После обеда в зале МИКа собралось многолюдное собрание, именовавшееся заседанием Госкомиссии. Обычно на такие предпусковые этапные заседания приходили до сотни участников и «болельщиков», в то время как формально действительных членов Госкомиссии, утвержденных решением ЦК, было не более десяти.

Открывая заседание, Керимов сказал, что он получил информацию о заседании Политбюро, на котором обсуждался вопрос о предстоящем полете «Союза-11».

— Министр Афанасьев сообщил мне, что на Политбюро были вызваны он, Келдыш, Смирнов и Бушуев. Они заверили, что все для обеспечения полета и стыковки предусмотрено, необходимые доработки подтверждены экспериментальными проверками, экипаж хорошо подготовлен и все будет в порядке. Леонид Ильич Брежнев просил еще раз все проверить, чтобы на этот раз задача стыковки и перехода была выполнена. Товарищ Брежнев просил передать, что это очень важно. Он нам всем доверяет и надеется, что мы выполним задачу. Афанасьев доложил Политбюро состав экипажей. Косыгин спросил, хорошо ли они все подготовлены. Смирнов заверил, что да, на заседании ВПК экипажи докладывали о своей готовности. Брежнев сообщил, что французское правительство обратилось с запросом: когда мы намерены осуществить пилотируемые полеты, — в связи с тем, что Франция собирается в ближайшие дни произвести ядерный взрыв в атмосфере. Посоветовавшись с товарищем Келдышем, Смирнов и Бушуев ответили, что взрыв не будет служить помехой, — так передал товарищ Афанасьев.