Мариан Брандыс - Племянник короля

Из княжеского дворца "На горке" можно было спуститься в подземную галерею, освещенную сотнями цветных лампионов. В подземных салонах играли невидимые оркестры, а из-под пола, стоило хозяину хлопнуть в ладоши, появлялись роскошно накрытые столы. Знаменитые иностранцы, бывавшие в те времена в Варшаве, подробно описывали волшебные сады кпязя-подкомория. Но в описаниях их чувствуется удивление, вызванное больше экстравагантностью и расточительностью королевского брата, нежели его чувством красоты и хорошим вкусом.

А удивляться было чему. В варшавских садах Фраскати, над самой польской Вислицей, экс-подкоморий устроил для себя первую в стране теплицу для ананасов, и пять тысяч штук этих экзотических плодов ежегодно поступало на княжеский стол. Позднее он принялся разводить доставляемых из Африки обезьян, устроил для них образцовый городок на воде, израсходовав на это дело около двухсот тысяч дукатов - стоимость хорошего староства. Только и это начинание князя Казимежа - как и большинство его самых честолюбивых планов - кончилось ничем. Обезьяны не хотели приживаться в Варшаве и спустя короткое время дохли. Брат короля, повидимому, принимал это к сердцу куда ближе, чем первый раздел Польши. Но долго огорчаться ему было некогда. Во дворце "На горке", в подземных салонах и в летнем домике на Шульце проходили беспрерывные приемы и изысканные увеселения, пользующиеся огромным успехом у варшавской знати. Непринужденная атмосфера и интимная обстановка этих приемов нравились даже его королевскому величеству. Должным образом оценивал их и королевский камергер Станислав Трембецкий, большой поэт, но еще больший прихлебатель. В стихах, превозносящих достоинства княжеского дома "на Шульце", Трембецкий называет это прибежище "храмом мира и дружбы":

В этом вот храме, словно на диво,

Дружба и мир пребывают.

Сердце, уста и взор здесь правдивы,

Маскою их не скрывают.

Если же кто хозяина чает

Видеть средь шумного круга,

Узрит его, когда повстречает

Здесь Человечества Друга.

Биография экс-подкомория не дает никаких доказательств тому, что он действительно был "другом человечества". Зато абсолютно достоверно, что он был другом красивых женщин. Тридцати лет Казимеж Понятовский женился по страстной любви на Аполлонии Устшицкой, дочери перемышльского кастеляна [Лицо, стоящее во главе кастелянии, городского округа, являющегося административной единицей, позже административное лицо и член королевского совета. - Прим. перев.], девице хотя и состоятельной, но не знатного рода. После появления двоих детей - дочери Констанции и сына Станислава - от страстной любви ничего не осталось. Спустя несколько лет подкоморий, вероятно, счел, что провинциальная жена может нарушить непринужденную атмосферу его варшавских приемов, а посему отослал ее с детьми в сельскую глушь, в одно из своих имений. После отъезда супруги - перемышльской кастелянки - власть над "храмом мира и дружбы" перешла в руки варшавских кастелянок. Из многочисленных княжеских метресб современники сохранили только имена трех - самых главных. Дольше всех царила во дворце на Фраскатн красивая варшавянка, известная под именем Черноглазой Юзефки. Говорят, что у нее была на редкость дивная фигура. Варшавяне имели возможность убедиться в этом воочию, когда как-то утром, после всенощного пьянства, подкоморий раздел любовницу донага и провез ее в открытой коляске по самым людным улицам столицы.

Черноглазую Юзефку сменила мадам Грабовская, урожденная Шидловская, которую князь потом уступил в "потайные" жены самому королю Станиславу-Августу.

Наконец, последней "большой любовью" уже семидесятилетнего кутилы была знаменитая актриса варшавских театров, красавица Агнешка Марианна Трусколявская, или Труколяская. Ей Варшава обязана тем, что в садах Фраскати какое-то время существовал очень даже недурной театр, в котором и нашла себе временное пристанище часть труппы Войцеха Богуславского.

Как и все люди, привыкшие к эффектам, князь-подкоморий очень старался завоевать расположение толпы.

Причудливые сады Фраскати со всеми своими чудесами и тайнами, за исключением, конечно, тайн самых интимных, были доступны широкой публике. Там устраивались знаменитые праздники для детей, а князь Казимеж лично правил в этом "царстве лилипутов". Прохожие на тогдашнем трактеКоролевский замок - Уяздов могли ежедневно наблюдать весь величественный шутовской церемониал, связанный с утренней верховой прогулкой брата короля.

Сиятельный денди одевался для этих прогулок намеренно причудливо и кокетливо, а грива его великолепного английского скакуна была выкрашена в ярко-зеленый цвет. Впереди коня бежал разряженный герольд, пронзительно трубя и давая знать о приближении принца королевской крови. Снобистская Варшава всегда обожала подобные цирковые антрепризы. Сплетничали по адресу князя-подкомория взахлеб. С презрением относились к его моральному облику. Негодовали из-за его вакханалий и расточительности. И тем не менее этот самый незадачливый из всех Понятсвских, пожалуй, был в Варшаве куда популярнее своих умных и образованных братьев.

Такой вот фигурой был князь-подкоморий, прозываемый во второй половине жизни экс-подкоморием. К счастью, воздействие его на воспитание сына было ничтожным. Раннее детство Станислав Понятовский провел в деревне, под опекой матери, несчастной княгини Аполлонии, женщины образованной, добродетельной и - в противоположность мужу - даже слишком бережливой.

О скупости богатейшей княгини ходило по Варшаве столько же анекдотов, сколько о мотовстве ее супруга.

Один из современников упоминает, например, что на столе княгини всегда стояли под стеклом великолепные редчайшие плоды. Они возбуждали аппетит гостей, но утолить его не могли, поелику... были сделаны из воска.

Для бережливой и высоконравственной княгини Аполлонии расточительность и распущенность неверного мужа были причиной вечных терзаний. Она делала все, чтобы ее любимый единственный сын не унаследовал отцовских недостатков. Наставления, вынесенные из материнского дома, несомненно, были первопричиной всех позднейших добродетелей сына подкомория, столь чуждых роду Понятовских, - его бережливости, умения вести дела и почти пуританской нравственности.

Когда Станиславу минуло семь лет, его привезли в Варшаву, и заботу о его воспитании взял на себя дядя Станислав-Август. Мальчика поместили в специально для него созданный пансион, руководимый итальянскими монахами-театинцами. Уклад этого учебного заведения был довольно характерен для той эпохи, поэтому ему стоит уделить несколько слов. Руководил пансионатом Аптонио Мария Порталуппи, глава ордена театинцев, итальянец душой и телом, некогда наставник Станислава-Августа. Этот достопочтенный священник, одаряемый благосклонностью всей "фамилии", перетянул из Италии десятка полтора монахов своего ордена и вместе с ними устроил себе в пансионе райский уголок. "Педагогический состав" училища занимал великолепно устроенные помещения, недоступные для непосвященных, по хорошо известные всем итальянским певицам и танцовщицам варшавского театра, которых угощали там каждое воскресенье яствами, в изобилии присылаемыми Понятовскими и Чарторыскими.