Константин Сухов - Эскадрилья ведет бой

Такого еще не приходилось испытывать, хоть и попадал не под одну бомбежку.

Бомбили лесок, где, как оказалось, находились наши артиллерийские позиции. Взрывы гремели все ближе и ближе. Надо бы в укрытие, да где оно?

Инстинктивно заползаю под нары. Кругом — словно гудит ураган: в окна влетают комья земли, шлепаются на пол.

Вот так сюрприз! Взглянул на сестру — и глазам не верю: как ни в чем не бывало, она продолжает перевязывать раненых. На лице — ни кровинки, губы стиснуты. Какая сила воли!

«Вот это выдержка! Вот это характер!»…

Сестра улыбается:

— Тебе, летчик, подарок на день твоего второго рождения! — и подает осколок, извлеченный из головы.

Здорово подметила Нина: сегодня действительно как бы заново родился! Прикинул: двенадцать летчиков потерял полк до сей поры в подобных ситуациях. Я сбит тринадцатым по счету. И остался жить. Вот тебе и «чертова дюжина»!..

Наконец, бомбежка поутихла. В пустой проем окна мне видно, как в небе завязывается воздушный бой. Низко проходит восьмерка, за ней — шестерка «илов», потом идет группа наших бомбардировщиков под прикрытием истребителей. А выше — «лагги» и «яки» на разных высотах атакуют врага. Стучат, раскатисто гремят близкие и далекие очереди, на низких и высоких нотах поют моторы, то тут, то там в синеве вспыхивают оранжево-красные всплески огня и падают, оставляя черный дымный след, расстрелянные машины. Горит уже несколько «юнкерсов», вспыхнул ЛаГГ-3, за ним задымил второй… С высоты долетели до земли «голоса» пушек и пулеметов.

Оторвавшись на секунду от своего дела и мельком взглянув на меня, обеспокоено наблюдавшего за приземляющимися невдалеке парашютистами, медсестра спокойно сказала:

— У нас часто так. Мы уже привыкли.

Улыбнулась, подошла, посмотрела, хорошо ли держится повязка, помогла сесть на нары.

— Раньше, чем стемнеет, отправить тебя не смогу: видишь, что творится? Рядом наши артиллерийские позиции. Нащупали нас фашисты — вот и бесятся, — она кивнула головой в сторону противника.

— Ты уж потерпи до вечера.

Вскоре в избушку принесли на носилках летчика с «ила», сбитого зениткой, а буквально следом солдат привел еще одного авиатора с обожженным лицом, в обгоревшей гимнастерке, на которой отсвечивали два ордена Красного Знамени; этот, как позже выяснилось, был с «лагга».

— Сейчас, миленькие! — мягко сказала Нина. — Сейчас… Везет мне нынче на авиацию!.. Ничего — чуток потерпите. Все будет хорошо!..

…Когда стало смеркаться, подъехала телега, остановилась у разбитого крыльца. Не заходя в помещение, ездовой спросил:

— Сколько?

Нина, просунув голову в оконце, ответила:

— Пятеро!

И, помолчав немного, сказала:

— Здравствуйте, дядя Карпо! Вы что ж это не в духе нынче? Может, нездоровится?

— Здравствуй, здравствуй, голубушка! Да разве в духе дело-то? Намаялся я надысь. А тут еще обстрел этот.

— Иди, поешь — и в путь!

— Да уж поел — артиллеристы накормили. Вот лошаденке овса немного задам.

Через полчаса попрощался с сестричкой Ниной, от души поблагодарил ее за помощь и за доброту, уселся поудобнее на охапке соломы. И вдруг спохватился:

— Сестричка! Забыл определиться. Ну, где мы находимся?

— А-а! Понимаю: география, так сказать, интересует… Хочешь знать, в каком месте заново народился… Верно?

— Хочу запомнить и эту избушку, и тебя… Может, встретимся когда-нибудь, казачка!

— Угадал: я ведь из Ростова, Нижнегниловскую знаешь?

— А как же! Там аэроклуб закончил, летать начал в твоей станице.

— Земляки, выходит! Ну бывай, выздоравливай! Доброго тебе неба!

Нина звонко засмеялась, подошла и объяснила:

— Запоминай: лицом на север стою, слева станица Крымская, справа — Абинская, южнее два хутора есть: Шибик-один и Шибик-два. А между ними — избушка…

Пройдет время, и фронтовые пути-дороги наши снова накоротке сойдутся: в одной из сестричек, уже далеко на западе, узнаю Нину. Встреча взволнует и обрадует обоих.

Тем временем Карп Кузьмич (так звали ездового) повозился с упряжью, взял под уздцы гнедую кобыленку и повел ее к урочищу, где между деревьями петляла глубокая колея.

Уже за полночь, когда над головой на темном бархате южного неба ярко сияли огромные звезды, очнувшись от полузабытья, в которое повергло пережитое и перенесенное накануне, увидел Карпа Кузьмича сидящим на передке телеги. Он устроился полулежа и, подперев голову рукой, дремал. Гнедая трусцой бежала по ровной, укатанной дороге, торопясь доставить нас в медсанбат. Она хорошо знала и этот путь, обстреливаемый противником, и свои обязанности. Умное и доброе животное — лошадь!..

И враз подумал о своих друзьях-конниках, об оставленной в эскадроне такой же гнедой масти лошади по кличке Валет, понимавшей меня, казалось, с полуслова, особенно в ночных рейдах во вражеском тылу.

Проехали Абинскую, повернули на Краснодар. Впереди, в каком-нибудь километре, заплясали вдруг огни, взметнулось в темноту пламя. Ухнул тяжелый взрыв, за ним другой…

— Бомбит, проклятый! — со вздохом выдавил ездовой. — Все ему мало крови. Бить его надо, да посильней.

Что мог ответить Кузьмичу? Да, трудно. Но еще буду драться! Вот и мне врезал «мессер». Больно не только физически, а и душа от обиды горит. «Почему все же враг сбил меня? — думал всю дорогу, анализировал. — Поздно увидел его! Неправильно внимание распределял — как-то по шаблону, без учета реальных условий полета. Противник хорошо использовал дымчатую синеву гор и рельеф местности. Зная, что на этом фоне сможет скрытно подобраться, искал его повыше, на фоне неба, а он с принижением, буквально следом, как борзая за зайцем, идет и норовит ударить наверняка.

Урок это, хороший урок! Ну, погоди, встретимся еще!»

…В Краснодар добрались только на следующий день к обеду. Гнедая уверенно свернула в улицу, ведущую к госпиталю, и у крыльца приемного покоя остановилась.

— Бывайте, братцы! Поправляйтесь! — сказал Карп Кузьмич на прощанье, когда все пятеро его пассажиров были приняты на попечение медиков.

— Спасибо вам, добрый человек! Привет сестричке передайте, обязательно!

— Это уж непременно! — усмехнулся он в рыжие, прокуренные махоркой усы.

Дежурный врач — это был, как потом выяснилось, Михаил Месхи — осмотрел меня, ощупал, расспросил, записал что-то в историю болезни. Пришли еще несколько врачей. Сосредоточенно слушают сердце, велят дышать, покашлять. А боли адские — невозможно лежать ни на боку, ни на спине. Но не подаю вида, креплюсь. Мысль одна: в полк! Во что бы то ни стало — добраться в родной полк!

Подсел главврач. Расспрашивает, уточняет. Месхи что-то говорит ему. Слышно:

— Не будем в тыл отправлять, пусть отлежится: переломов нет, одни ушибы. Раны не глубокие.