Константин Сухов - Эскадрилья ведет бой

Глаза у доктора добрые, голос мягкий. Чувствуется, человек он отзывчивый, можно довериться.

— Доктор, мне к своим надо. В полку быстрее вылечусь.

— Вам рентген надо сделать, провериться необходимо самым тщательным образом.

Стараюсь объяснить, как тяжко летчику жить без неба, да еще в такую пору, когда враг на пороге…

Врач снимает пенсне, тщательно протирает стекла платочком, щурит усталые глаза…

— Убедил! Согласен с доводами. Но у нас нет ни одной машины.

— Это не беда. Что-нибудь придумаем вместе, — говорит Месхи…

А минут через сорок уже лежу на пахучем сене, под головой парашют, впереди сидит местный казак и понукает свою тощую лошаденку. Михаил Месхи уговорил его доставить раненого в Краснодар: там — аэродром, там — летчики. А они своему товарищу обязательно помогут!..

В пути разговорились.

— Хорошо знаю эти места, — рассказываю казаку. — Отец, правда, с Орловщины. Но в гражданскую здесь воевал, с Ковтюхом эти края прошел, остался на Кубани. Жили родители на хуторе Кеслеровом, он теперь под немцем…

Рассказал и казак кое-что о себе. Глядь — а уже Краснодар! А вон и аэродром — самолеты виднеются. Их уже ждут: оказывается, доктор Месхи звонил сюда, объяснил, что да как. Вот и У-2 уже стоит готовый к взлету.

…Ребята помогли во вторую кабину забраться. Сел, хотел казаку спасибо сказать, хоть рукой помахать, да боль глаза туманит.

Затарахтел мотор, и самолет сразу же пошел на взлет. Промелькнули стоянки боевых машин. Техники, механики, летчики провожали взглядом «кукурузник».

Судьба впоследствии сведет меня с этими ребятами, сроднит на всю жизнь с боевым коллективом. А пока что знакомый до каждого винтика трудяга У-2 несет на своих крыльях туда, откуда взлетел на боевое задание — на аэродром близ станицы Красноармейской.

Там решительно ничего не знают. У-2 заходит на посадку, садится, рулит к командному пункту. Летчик выключает мотор, помогает подняться и выбраться из кабины.

Кое-как выпрямился, пытаюсь гримасу превратить хотя бы в подобие улыбки — впереди вижу ведь своих друзей — летчиков Сергея Никитина, Николая Ходкого, Ивана Руденко, Славу Березкина, Павла Клейменова, Виктора Жердева. Хочу им что-то сказать, да дух перехватило. Подходят командир полка майор Алексей Павликов и начальник штаба майор Иван Гейко. За ними спешит наш полковой доктор военврач третьего ранга Николай Калюжный. Со стоянок бегут девчата-оружейницы и радистки. Все смотрят на меня с недоумением, даже как-то оторопело.

Первым нарушил молчание начальник штаба.

— Посыльный! — повернувшись, крикнул он солдату, стоявшему у входа в землянку. Тот мигом подбежал к майору, внимательно выслушал его, вскинул руку:

— Слушаюсь! — и, крутнувшись, бегом умчался куда-то. Нет, не куда-то, вскоре узнал — на полевую почту.

Оказывается, только-только Иван Никитович Гейко подписал похоронку. Теперь все понял и послал солдата перехватить ее, пока не отправили.

А получилось так. Возвратилась пятерка И-шестнадцатых, ведущий и доложил командиру полка: Сухова, мол, сбили, летчики видели, как горящий самолет упал и взорвался. Парашюта в воздухе никто не заметил. Значит, погиб и «солдат». Тринадцатая потеря…

— Живой!..

Радость на лицах встречающих. Жмут руку командир, начальник штаба, суетится врач, что-то говорит ребятам, бросившимся обнимать товарища. На глазах у меня слезы. Видят — двинуться не могу. Догадались:

— Ничего, дружище, отлежишься, поправишься!

— Что нового? — скорее машинально спрашиваю друзей.

— Да ничего хорошего, Костя! — откровенно отвечает Руденко: парень он прямой, обиняков не любит. — За эти два дня еще троих потеряли в боях — Кальченко, Потеряева, Зюзина… На штурмовки больше не летаем. С сегодняшнего дня нам поставлена задача прикрывать взлет и посадку бомбардировщиков,

— Кстати, женский это полк, — уточнил Иванов и лукаво подмигнул мне.

— Хватит парня мучить! Давайте его сюда, — распорядился военврач, и мы вдвоем направились к домику, у входа в который висит белый флажок с красным крестом в центре.

…Дней пятнадцать пролежал в лазарете, выполнял все назначения врача: только бы хоть немного прийти в себя — и снова в кабину, снова — в бой!

Тем временем полк возвратился в станицу Фастовецкую: получена была новая боевая техника, и личный состав приступил к переучиванию.

Отлежался, подлечился и вот — вернулся в строй. Состояние, как говорится, удовлетворительное. Но боль еще ощущаю. Врачу, конечно, об этом не говорю — пройдет!

…Вторую неделю летчики осваивают новый истребитель. Когда впервые сел после лазарета в кабину, сердце сильно забилось в груди: «Вернулся в строй!..» По сравнению с «ишачком» эта машина сложнее в управлении, пилотировать ее не так-то просто, а ведь еще и стрелять надо, маневрировать!

Новый самолет существенно отличается от тех, на которых приходилось летать прежде, на нем установлено носовое колесо, и потому взлет и посадка имеют свои особенности…

Какое это счастье для летчика — снова держать в руке штурвал!.. Летчики отрабатывают то, что изучено «в классе» — в землянке, где проходят теорию, обстоятельно прорабатывают все, что услышано от старших, что записано в рабочей тетради. Приобретают навыки работы с прицелом, радиоаппаратурой. О, это большое дело — радиосвязь! Улучшится взаимодействие в бою, усовершенствуется управление экипажами. А это значит — крепче будут бить фашиста!

Тренажи, тренажи — и все на самолете. Но потом пошли полеты. Прилетели к нам два летчика из соседнего 45-го авиаполка — старший лейтенант Борис Глинка и младший лейтенант Иван Бабак, выпустили самостоятельно на новых самолетах руководящий состав нашего полка, а затем они начали вводить в строй и остальных летчиков.

Спарок пока нет, и навыки скоростной посадки нам дают на УТИ-4. Замечаю: врач все время держит меня в поле зрения.

— Все нормально! — говорю ему после очередного тренировочного полета. Он в ответ:

— Рад за тебя. Видать, счастливый ты, «солдат Сухов»! — и улыбается. Что у него в мыслях — не знаю. И не хочу знать: мне надо летать, все остальное — побоку!..

6 августа 1942 года один из истребительных авиаполков «раздвоился»: одна часть осталась на месте, а две эскадрильи «отпочковались» и по тревоге в срочном порядке перебазировались на новую географическую точку. Двадцать «чаек» на виду у Казбека перелетели через Кавказский хребет и совершили посадку на удобном для работы, мягком травянистом поле близ Орджоникидзе.

Уже сам по себе перелет был строгим экзаменом для летчиков, проверкой их пилотажного мастерства и штурманской подготовки. От погоды можно было ждать любых сюрпризов: метеобстановка в горах изменчива, коварна. Идти надо было на большой высоте над суровыми заснеженными скалами и глубокими ущельями. Люди знали: на случай вынужденной посадки шансов на удачу нет. Авиаспециалисты тщательно готовили машины к перелету. Летчики еще и еще раз изучали маршрут.