Арсений Ворожейкин - Истребители

Цели накрыты, задача выполнена. Теперь — домой.

Японские истребители, не сумевшие воспрепятствовать бомбовому удару, с каким-то неистовством продолжали бой; нас с Иваном Ивановичем Красноюрченко разъединили, и я потерял его из виду.

То ли подбитый зенитками, то ли поврежденный огнем вражеских истребителей, один СБ, только что сбросивший бомбы, вдруг вывалился из строя и, дымя правым мотором, начал снижаться, неуверенно разворачиваясь назад. Звено японцев мгновенно бросилось за ним. Я отбивался от двух истребителей, когда подоспели несколько наших И-16. Это Трубаченко поспешил на защиту бомбардировщиков. Теперь они в безопасности! Я бросился выручать подбитый экипаж СБ. Звено японцев уже настигало его. Круто на них спикировал и резко «переломил» машину. В глазах потемнело. Я немного отпустил ручку и, ничего не видя, пролетел несколько секунд по прямой.

Потом снова возник силуэт противника. Целюсь…

Начать стрельбу не пришлось: перед глазами блеснул огонь, полетели искры, зазвенели осколки… Мне показалось, что от дробных ударов самолет разваливается. «Сбит! Не посмотрел назад…» — подумал я с горькой досадой и без всякой энергии. Вместо того чтобы камнем провалиться вниз, зачем-то оглянулся… И снова японец, сидящий почти у моего затылка, окатил меня свинцом… Дым и бензин наполнили кабину, мотор заглох, чем-то обожгло плечо. Страха я не почувствовал: машинально, повинуясь инстинкту самосохранения, отдал ручку управления «от себя». Языки пламени ударили в лицо.

«Горю. Нужно прыгать!» Выводя самолет из пикирования, я одновременно создал ногой скольжение, чтобы сорвать огонь. Торопливо отстегнув привязные ремни, приготовился покинуть самолет на парашюте.

А высота? Взгляд на прибор — высоты нет. Прыгать нельзя. Что-то переменилось перед глазами, стало тихо. Вон что: огонь в кабине пропал. Очевидно, сорвал пламя скольжением. Мотор, выручай!.. Сектор газа идет вперед — мотор молчит… Надо садиться… Выпустил шасси.

Мой широколобый красавец, только что послушный и грозный, стал беспомощным. Тысяча лошадиных сил в нем умерла. Земля неумолимо приближалась…

Степь впереди была ровная, зеленая, ничто не мешало нормальной посадке. Занятый борьбой с пламенем и приготовлением к прыжку, я забыл о противнике. Теперь, в наступившей тишине, я снова вспомнил о нем и оглянулся. Три японских истребителя висели над моим затылком. О, какими зловещими они показались!

Самолет снижался быстро, а малая высота не позволяла мне ни малейшего маневра, ни прыжка с парашютом. Чтобы хоть как-нибудь помешать противнику, сбить прицельный огонь, я шел на посадку, осторожно «подскальзывая». На дробный, сухой пулеметный треск, на едкий дым, заволакивающий кабину, я уже не реагировал. все внимание было обращено на землю, на посадку. Единственное, что я могу сделать, — это посадить самолет, избавиться от врага теперь уже не в моей власти.

Надеясь на бронеспинку, как на крепость, я прижался к ней. Сузил плечи, опустил пониже голову и ждал, когда погаснет скорость. Как только самолет коснется земли, нужно выскочить из кабины, иначе расстреляют на пробеге…

Но стрельба прекратилась, и вражеский истребитель соевом, едва не касаясь колесами моей головы, вырвался вперед. «Ага, не удержались! Проскакиваете!» — ликовал я, замечая, что и второй японский самолет обгоняет меня, и третий не сумеет удержаться в хвосте. Решил, что теперь не стоит рисковать костями и выбрасываться из кабины на пробеге. Можно будет дождаться остановки самолета: противник не успеет сделать еще один заход, развернуться и обстрелять меня… Вдруг японец, оказавшийся слева в такой близости, что я увидел темные заплатки на светлом фюзеляже, взревел своим мотором, поддувая своей струей под крыло моего самолета. Я не успел подумать — случайность это или подстроенная специально каверза. Меня бросило вправо, мелькнули земля, небо, все с треском загрохотало, начало тискать, переворачивать все внутренности, ломать кости… В тот миг аварийной акробатики я ничего не мог сообразить, словно все это происходит не наяву, а во сне.

Истребитель от истребителя терпит неудачу в большинстве случаев в тот момент, когда он не подозревает опасности, не видит ее и очень далек от того, что называется предчувствием беды. Никак нельзя сказать, что происходит это вследствие беспечности, как принято считать. Нет! Беспечность в бою — явление редкое!.. Летчик-истребитель бывает подчас застигнутым врасплох совсем по другим причинам. Если он молод и неопытен, его подводит порой плохая осмотрительность. Если поражение терпит обстрелянный воздушный боец, то тут роковую роль играет обычно огромная усталость всего организма.

В воздушном бою, когда все до предела напряжено, обстановка то и дело принуждает летчика принимать перегрузки, намного превышающие его физические возможности. К сожалению, на потемнение в глазах, кровоподтеки, повреждение слуха, на временную потерю сознания многие летчики не обращают внимания, хотя все это — самые настоящие травмы, требующие специального лечения. Органы чувств получают при этом остаточную деформацию. Она-то и порождает все то, что иногда расценивается как беспечность.

Очевидно, и у меня в четвертой за день схватке силы были ослаблены, но я не обращал на это внимания и продолжал вести бой, полагая, что все делаю правильно. Фактически же мои движения были уже не точны, рефлексы запаздывали. В первой половине боя все это сходило. Но когда я бросился на помощь своему бомбардировщику, усталость брала свое. Не беспечность и не ошибка, а потеря боеспособности от физического перенапряжения привела к тому, что я оказался сбитым.

Первое, что увидел, открыв глаза, было чистое голубое небо и в нем — японские истребители. Первое мое движение — оглянуться назад, проверить, нет ли в хвосте противника, — я все еще жил боем. Но сделать этого не смог: грудь, живот, правая рука и обе ноги, придавленные кабиной, не подчинялись мне. Я осторожно пошевелил головой — голова двигалась. Левая рука, откинутая в сторону, была свободна.

Вдруг японский истребитель повалился на меня, раздался пулеметный треск, засвистели пули… «Скапотировал! Добивают на земле!» Я с такой силой рванулся, высвобождая тело из-под перевернутого самолета, что в глазах все закружилось, жгучая боль ударила в поясницу, а из носа хлынула кровь… Однако и правая рука теперь тоже оказалась на свободе. Прижатый к земле и беспомощно размахивая обеими руками, я с жадностью глотал воздух, которого не хватало стиснутым легким…

Японцы, должно быть, заметили, что я жив, и огонь их пулеметов стал еще злее.

В глазах то мелькал свет, то наступала тьма, сознание то уходило, то возвращалось. Кровь заполнила рот, забивала нос, мешала дышать. Мне удалось повернуть голову набок и выплюнуть все, что скопилось. Правая рука, так сильно сжимавшая грудь, оказавшись на свободе, облегчила дыхание. Теперь сознание заработало ясней, я почувствовал прилив сил. Отчетливо видел, как встали надо мной в круг три японских истребителя.