Арсений Ворожейкин - Солдаты неба

Карнаухов удивлялся, почему Лазарев в этом бою, сбив два самолета, потом допустил ученическую ошибку: не имея достаточной высоты, уходил из-под атаки «мессершмитта» пикированием. Точно плетью хлестнули меня эти слова: напрасно я взял Лазарева в полет после той бессонной ночи! Может, Сергей потому и допустил такую нелепую ошибку.

У Чернышева не стреляло оружие: перегорел предохранитель электроспуска пушки и пулеметов. Демьян не мог в напряженный момент боя защитить своего ведущего. Иван Моря, сбив одного «мессершмитта», изготовился уже для удара по второму, но.

— На моих глазах немец зашел в хвост к его «яку», — возмущался Чернышев. — Моря, конечно, надеялся, что я отобью «месса». И я бы его снял, прицелился хорошо. Нажимаю на кнопки спуска, а оружие молчит. Быстро перезарядил — опять не стреляет. Хотел рубануть винтом, но уже было поздно.

— Вот, глядите на виновника, — показал старший техник эскадрильи Михаил Пронин малюсенькую стеклянную трубочку в металлической оправе на концах [2].

— Из-за такой плюгавенькой штучки погиб Моря!.. — еще больше расстроился Чернышев. — На кой черт тогда эти кнопки? Когда стоял механический спуск, отказов не было.

Демьян тяжело переживал гибель товарища. Грузный, обычно казавшийся неуклюжим, теперь он был не в меру подвижен и горячился, проклиная конструкторов кнопочного управления вооружением. Летчик ни слова не сказал, как ему самому, безоружному, было трудно в бою. А между тем Чернышев сделал, казалось бы, невозможное. После гибели Моря он один привлек на себя семь немецких истребителей и этим дал возможность нам разгромить бомбардировщиков. Все еще находясь под впечатлением боя, Демьян делал какие-то конвульсивные движения, словно продолжая сражаться. Его большая голова с черными растрепанными волосами то и дело дергалась, руки судорожно сжимались, маленькие глазки, казалось, совсем скрылись под крутым навесом бровей. Помощник командира полка капитан Рогачев, разглядывая перегоревший предохранитель, пошутил:

— Да, невелика штучка, а проволочка-то с волосок. Могли бы сделать и потолще. Ну хоть бы с палец. Демьян, не уловил шутки, подхватил:

— Конечно! Надежнее было бы. — И вдруг, поняв, что говорит не то, понизил голос: — Жалко Моря…

Да, Моря не стало. На фронте часто бывает: блеснет человек ярким светом своей недюжинной натуры, глядь — и нет его, проглотила война.

Мы до тонкостей разбирали действия каждого летчика и делали практические выводы. Очередь дошла и до Дмитрия Аннина. Ослабев от потери крови, он не мог стоять и сидел на земле. Нам не хотелось тревожить его расспросами.

— Не делайте никакой скидки на мое ранение, — глуховато проговорил он. — Я сам виноват, прозевал. Плохим оказался щитом. Из-за моей неосмотрительности «мессершмитты» нас могли сбить.

— Не прозевал, а прозевали, — заметил я, понимая, что в ранении ведомого есть и моя вина.

В самом деле, почему ведомый должен смотреть за ведущим, а не оба взаимно охранять друг друга? Нынешнее построение пары этого не обеспечивает. Ведомый не всегда в поле зрения ведущего. Летя впереди, он если и заметит опасность для напарника, то мгновенно, одним доворотом самолета, не может прийти на помощь.

Теперь ясно — надо изменить боевой порядок пары и летать не в «пеленге», а «фронтом», на одной линии и на увеличенном интервале. Это не только улучшит взаимное наблюдение, но и даст возможность немедленно, обыкновенным доворотом, прийти на помощь друг другу. Деление нары на «щит» и «меч», когда ведомый — «щит» для ведущего, принижает роль ведомого и ослабляет пару как первичную огневую ячейку.

Опыт. С каким трудом ты достаешься на войне! Каждая твоя крупинка — кровь, нервы, кусок жизни. Ни одну твою частичку нельзя не учитывать: она поможет в будущих боях, а их впереди много.

Солнце палило нещадно. Стояла духота. Пока я шел до самолета, взмок и почувствовал приятную усталость, как это бывает после хороших трудов. Роща манила зеленой свежестью. Выбрав удобное местечко, лег прямо на землю, под тень листвы. Прохлада и густой настой леса ласкали тело и успокаивали нервы. Большие деревья плотно стояли кругом, наглухо отделив меня от тревожной аэродромной жизни. Откуда-то доносился стук дятла. Рядом каркала ворона, в листьях тонко пищали синицы.

Как хорошо после тяжелого боя остаться наедине и ощущать мирную жизнь леса с его многочисленными обитателями!

Бой и огонь, запахи бензина, пороховой гари… все улетучилось. Лесная свежесть наполнила необыкновенной легкостью, и я, наслаждаясь отдыхом, закрыл глаза. Лес, небо, птицы, словно испытывая такое же блаженное состояние, как и я, вдруг разом притихли. Сонливая, сладкая вялость овладела мной. Кажется, я успел задремать, но громкий голос Мушкина мгновенно заставил вскочить на ноги.

Предстоял срочный вылет. Первая пара: я и Демьян Чернышев. Вторая — из другой эскадрильи: Георгий Колиниченко и Леонид Хрущев.

Новые товарищи выглядели очень молодо. Во всем виде ни черточки суровости, мужественности. Глядя на них, трудно было поверить, что это летчики-истребители. У меня невольно сорвалось с языка:

— А давно ли вообще летаете?.. — но спохватился, что этот вопрос может посеять у ребят неуверенность в своих силах, тут же уточнил: — В паре друг с другом?

— С начала боев на Курской битве, — в один голос ответили они.

— Значит, слетались?

— Да, мы давнишние друзья, — сказал ведущий — Колиниченко.

— Ну, вот и хорошо. Пара, значит, слетаннал —

В небе ни облачка. Низко опустившееся солнце потускнело от копоти войны. Надо со взлетом поторопиться, а то придется садиться в темноте.

Мы снова над Томаровкой. Правда, этот населенный пункт находился теперь позади наших танков, устремившихся на Богодухсв. Однако здесь осталась мощная вражеская группировка войск. И немцы для ее поддержки бросают большие группы бомбардировщиков.

Летаем уже двадцать минут, а пока никого не видно. От напряжения синева неба кажется сгустившейся, и уже физически начинаешь ощущать ее гнетущую бесконечность. Беспокоюсь: не проглядеть бы врага! Глазам нужен отдых от тяжелой, нависшей над нами синевы. Смотрю вниз, на землю. Там нет сплошной линии фронта, она лопнула от ударов наших войск. Только по дымкам да красным вспышкам можно определить, где идут бои. Всполохи встают и далеко за Томаровкой и за горящим Белгородом и скрываются на горизонте где-то у Харькова.

Вражеские бомбардировщики должны прийти с юга. Углубляемся туда, навстречу врагу. Через несколько минут вокруг нас бесшумно начали расти черные рваные пятна разрывов зенитной артиллерии. Значит, мы уже над территорией противника. Залетаем еще глубже. Вижу Харьков. Пора домой. И только я хотел делать разворот, как глава скользнули по какой-то тени.