Вилли Бредель - Братья витальеры

Меха?

О, бог мой, речь идет о мехах, бургомистр Зигфрид беспрерывно говорит о каких-то мехах, недоумевал Хозанг. Что за меха? Это же неслыханный позор, если торговец использует свое положение в магистрате для того, чтобы обойти закон города и извлечь выгоду.

- Говорите яснее! - крикнул Хозанг.

- Он хочет ясности, вы слышите? Хозанг хочет ясности! - завопил бургомистр Зигфрид и захлебнулся собственным криком.

Хозанг наконец понял, что речь идет о провозе четырехсот шкурок пушнины, среди которых сорок представляли собой особенную ценность и стоили всех остальных мехов, что его обвиняют в нарушении новых законов города о пошлинах, в которых предусматривалась строгая ответственность за провоз именно таких дорогих мехов.

- Это порочит облик торговцев в глазах народа! - неистовствовал бургомистр Зигфрид. - Это неслыханное нарушение чести сословия!

- Я ничего не знаю об этом! - воскликнул Хозанг. - Я сейчас же постараюсь все выяснить!

- Мы тоже, - прокаркал Николаус Зигфрид. - И мы не только постараемся, мы уже выяснили!

- Ратсгеры! - крикнул Хозанг. - Это ложь, подлая клевета! Это козни моих врагов в магистрате!..

Он хотел атаковать Вульфлама, но не смог, потому что его слова вызвали бурное возмущение. Подобных слов еще не произносили в этих стенах. Личные нападки до сих пор не имели места в магистрате и были недопустимы. Вместо яростного нападения ему надо было подумать о серьезной защите. На него напали, и ему нужно было найти способ защититься, но он не находил его.

Бургомистр Зигфрид крикнул:

- Слово ратсгеру Карстену Сарнову!

Тотчас все смолкли и смотрели на мясника, который совсем не просил слова, но точно знал, чего от него ждут.

- Вот это правильно, - крикнул седовласый ратсгер Йоган Тильзен.

И Герман Хозанг был ошеломлен этой репликой и посмотрел на своего единомышленника.

Мясник проявил себя испытанным дипломатом; он защищал Хозанга и в то же время поддерживал бургомистра Зигфрида. Он характеризовал Германа Хозанга как до сих пор безупречного человека и в то же время отмечал, что тяжелое обвинение бургомистра нельзя, как он считает, так легко отмести без тщательного расследования. Он сказал, что бургомистр совершенно прав, что купец, который заседает в магистрате, должен быть в своих сделках вдвойне, втройне безупречен и безусловно выполнять законы, установленные магистратом. Случай с купцом Хозангом, по его мнению, требовал тщательного расследования. До окончания расследования нельзя выносить окончательного решения. Он сам человек новый в магистрате, однако считает, что нужно всегда придерживаться закона и быть честным.

Эта речь была выслушана очень внимательно. Герман Хозанг потребовал слова. В этом ему было отказано. Он опустил голову, мужество покинуло его.

До суда он был заключен под домашний арест, что не ущемляло его чести. Это означало, что, пока идет расследование, он не может покидать свой дом и не может никого принимать.

В МОРЕ

Стотонная когга "Санта Женевьева", недлинная, широкая, высоко поднималась над водой; ее похожие на башни нос и корма были почти одинаковой высоты, между ними словно проваливалась средняя палуба. Экипаж когги состоял из тридцати шести человек, включая пристера - священника. Бушприт40 корабля украшала деревянная наяда, которую матросы называли "святой". Фальшборт41 из темного кипариса был окован медью. Клаусу этот корабль представлялся самым прекрасным на свете. И порядок на борту казался ему образцовым. В корме находился салон капитана с великолепным видом на море. Там же, в одной каюте, помещались рулевой, корабельный священник и цирюльник, в ахтерпике была кладовая оружия и камбуз. Остальные обитатели судна жили в низком кубрике, в носовой части: тридцать человек в помещении такого размера, что каждому едва хватало места для сна. Спали на голой палубе. Но разве это могло огорчить Клауса? Он знал корабли, на которых матросы даже крыши не имели над головой и спали под открытым небом. Ему отвели место у самого входа в кубрик, конечно, никудышное местечко. Но его это не беспокоило: он с такой же охотой улегся бы и в любом другом углу судна.

Ветер не ослабевал; корабль бесшумно скользил по воде. Клаус сидел на марсе, покачивающемся высоко над парусами и кормой, и смотрел на море. Вдали поблескивал тусклый огонек. Большая белая луна в серебристую синь красила темные воды и освещала путь корабля. Клаус в восторге воздевал руки к ночному небу, смеялся, бормотал какие-то глупые слова. Юнга, который молча сидел рядом, удивленно таращил на него глаза.

Клаус спросил:

- Как тебя зовут?

- Киндербас42. - И ответ этот был дан рокочущим басом.

Клаус рассмеялся: пред ним был еще совсем мальчик - и такой бас.

- Подходящее имя, - сказал он.

- Так меня прозвали, - недовольно пробурчал Киндербас. - По-настоящему я Эрик Тюнгель.

- Киндербас красивее, - заметил Клаус и протянул юноше руку. - Будем друзьями, Киндербас?

- Давай, - ответил тот.

Они потрясли друг другу руки.

Так у Клауса появился новый товарищ.

На другой день, когда судно все еще шло ввиду берега, лысый моряк позвал Клауса в кладовую оружия - крюйт-камеру. В крюйт-камере хранились латы, арбалеты, мечи, топоры.

- Какое же оружие тебе предложить? - спросил оружейник, в то время как Клаус с интересом осматривал доспехи, которые, словно подвешенные рыцари, свисали с потолка.

- Арбалет.

- У нас их всего два. А ты умеешь стрелять?

- Да, - ответил Клаус. - А это что за штука? - Он обнаружил большую металлическую трубу, украшенную извивающимися бронзовыми змеями.

- Наша пушка, - с гордостью пояснил оружейник. - Нюрнбергская работа. Какого угодно разбойника обратит в бегство.

Клаус погладил толстую бронзовую трубу, положил руку в ее зловещую пасть. Да, можно было поверить, что перед таким оружием дрогнет любой пират.

Оружейник с важным видом принялся объяснять Клаусу, как обращаться с пушкой, которая носила красивое имя "думкёне", что значило - "отвага".

- Поднимаем ствол повыше... - Ствол покоился на деревянном основании и легко поднимался. - Насыпаем внутрь порох. Плотно забиваем. Бросаем один из этих шариков в ее пасть. Подносим сюда тлеющую паклю. Целимся. Пиф-паф - и у врага в брюхе дыра.

- Великолепно - воскликнул Клаус и бросил взгляд в угол помещения, где лежало множества каменных кругляшей - ядер.

- Да, с "думкёне" на борту можно спокойно спать. - Оружейник снял с крюка один из арбалетов, и только теперь Клаус заметил, что у старика нет левой руки: пустой рукав кителя болтался свободно. - На, посмотри. Прекрасное оружие.

Клаус натянул тетиву, приложил арбалет к плечу, прицелился. Отличная штука. Хороши были и стрелы из крепкого дерева с массивными железными наконечниками.