Николай Кузьмин - Генерал Корнилов

Передовые позиции добровольцев были вынесены далеко в степь, под Матвеев Курган. Там в заснеженных окопах сидел со своим офицерским батальоном полковник Кутепов, бывший командир Преображенского полка. Он дважды разбивал отряды Си-верса. «Интернационалисты», плотоядно рассуждавшие о том, «сколько сволочей они повесят», прямого боя избегали и пускались наутек. Офицеры, за плечами которых были годы службы и войны, стоили в полевом бою каждый целого взвода.

Первые поражения озлобили карателей. Победного марша не получалось. Отступив в бою, они вымещали свою «классовую ненависть» на мирных жителях. Комиссары поощряли их кровожадность, разглагольствуя о пламени мирового пожара. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!»

Разбой над «кадетами и буржуями» становился прибыльным промыслом. Отряд шахтеров из Макеевки удачно съездил в Киев. Каратели привезли несколько эшелонов всяческого добра. Наплыв в Красную Армию стал такой, что администрация угольных шахт испугалась: а кто останется работать? Разбитый Сивере хорошо пополнился в рабочей Горловке. Богатства Таганрога, Ростова и Новочеркасска привлекали тысячи охотников.

Добровольцы знали о лютой ненависти карателей. Живым в плен никто не сдавался. Но были раненые, больные. У добровольцев оставались родители, семьи… На глазах полковника Кутепо-ва поседели двое молоденьких офицеров. Их отца, начальника станции Матвеев Курган, каратели изуродовали до неузнаваемости. Старый отец заплатил страшными муками за патриотизм своих сыновей.

В последних числах января Сивере получил подкрепление: из Харькова прибыл свеженький Интернациональный полк. На помощь Кутепову в морозную степь отправили морскую роту. Сырой ветер с Азовского моря делал невыносимым даже слабенький мороз. Добровольцы жгли костры.

Внезапно казаки Гниловской станицы бросили окопы и разошлись по домам. «Пускай себе кадеты сами воюют! С нас хватит…» Сивере немедленно воспользовался счастливой возможностью. Кутеповцы услышали выстрелы с тыла. Пришлось не только отступать, но и пробиваться из неожиданного окружения. В бою погибла вся морская рота. «Лучше умереть!» – решили офицеры. Каждый из них последний патрон в нагане приберег для себя.

Устрашая упорных кутеповцев, Сивере из Батайска пустил по рельсам одинокую теплушку с сорванными дверями. В теплушке валялось восемь изуродованных трупов. Узнали их только поформенным морским кителям. «И с вами будет то же самое!» – грозили неумолимые каратели.

А из Петрограда летели приказы главковерха Крыленко: «Всех офицеров, взятых с оружием в руках, немедленно на месте предавать революционному суду и действовать по отношению к ним без пощады, а в случае сопротивления расстреливать без суда».

В станице Каменской иногородние и казаки-фронтовики образовали Военно-революционный комитет. Его возглавил вахмистр Подтелков. Силу комитета составляли три полнокровных казачьих полка, вернувшиеся недавно с фронта. В быстром бою Подтелков разбил отряд есаула Чернецова. Сам Чернецов, получивший в бою рану, попал в плен. Подтелков зарубил его прямо в поле, не позволив довести до штаба.

Из последних сил держался Таганрог. Обороняли его молоденькие юнкера, отважные, но неопытные. Неожиданно на них ударили с тыла восставшие рабочие. Город пал. Начались кровавые расправы с пленными. 50 юнкеров, связав им руки, бросили в доменную печь. Десятки юношей, раздев догола, расстреливали и рубили в окраинном овраге. Через несколько суток бродячие собаки притащили в город человеческие головы. Обыватели испуганно шептались: «Ну… не зазря же! Видать, за дело».

После гибели Чернецова Новочеркасск пришлось оставить. Штаб Добровольческой армии перебрался в Ростов. Лавр Георгиевич поместился в парамоновском доме. Ростов был ненадежным местом. Здесь, как и в Таганроге, угрожало рабочее восстание… Для отпора надвигающемуся со всех сторон противнику не хватало маневренности, подвижности. У добровольцев совершенно отсутствовала кавалерия. В двух сколоченных дивизионах едва набиралось 50 сабель. И это в казачьем краю!

А ночной Ростов веселился напропалую. Казачье офицерство стреляло пробками в потолок и самозабвенно голосило свои протяжные степные песни. На что они надеялись? На милость победителей? Что остервенелые каратели забудут и простят им казачьи нагайки при разгонах демонстраций? О человеческая слепота!

Семь веков назад хищные монголы также пришли свирепыми завоевателями. Но они заботились не столько о добыче, сколько о постоянной дани с побежденных. Теперь завоевателей заботило совсем другое. Наступая и опустошая, они очищали территорию. Им требовалось пустынное, совершенно обезлюдевшее место. Кровь убиенных и растерзанных впитается в землю, а их прах развеет ветер… Библейские пророчества гремели над донской землей. Осуществлялся давний сатанинский план. Один громадный материк – Северо-Американский – уже стал жертвой этих кро-вавых сатанистов. Наступила очередь другого материка – Европы.

Медленно, но неостановимо осуществлялась дьявольская идея о новом мировом порядке.

24 января пришло тревожное известие: пала Астрахань. От рассказов о кровавом торжестве завоевателей стыла в жилах кровь.

26 января большевики, как некогда монголо-татары, взяли древний Киев. Тогда тумены степняков вел хан Батый. Теперь дивизией захватчиков командовал полковник Муравьев (будущий герой Ярославского мятежа). Новый хозяин Киева немедленно распорядился: «Приказываю беспощадно уничтожать в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и всех врагов революции!»

В Киеве образовалось шестнадцать чрезвычайных комиссий. Все они занимались исключительно расстрелами. Первыми жертвами пали члены «Союза русского народа», их расстреливали по спискам, захваченным большевиками.

Офицерский батальон Кутепова с трудом удерживал позиции в одном переходе от Ростова.

Лавр Георгиевич не удержался и гневно высказал Каледину:

– Бог мне судья, Алексей Максимович, но ради ваших пьяниц в кабаках я не намерен жертвовать людьми. Срам смотреть! И это казаки?! Позор.

29 января атаман Каледин передернул затвор генеральского браунинга и выстрелил себе в висок.

В начале февраля Сивере захватил станицу Синявскую. На этот успех наступающих большевиков откликнулся Ростов – восстал рабочий Темерник.

Добровольцам предстояло сделать выбор: или к расстрельной стенке, а то и на лютые муки в подвал ЧК или же смерть в бою.

Их оставалась горсточка, отчаявшихся, но непокоренных: русское сопротивление торжествующим захватчикам.

Корнилов приказал Хаджиеву:

– Хан, приготовьтесь. Мы выступаем.