Эдвард Бульвер-Литтон - Король Гарольд

Одобрительный говор был ответом на речь бесстрашного Гакона, который взвесил все и, что всего важнее, существенную надобность отразить нападение немедленным погромом.

Гарольд встал и сказал:

- Благодарю вас, братья, за одобрение, которым вы отвечали собственным моим мыслям, высказанным Гаконом! Допустим ли мы, чтобы обо мне сказали, что я, изгнавший брата за оскорбление Англии, отступил перед силой чужеземца-норманна? Храбрые подданные стали бы поделом обегать мое знамя, если бы оно лениво развивалось над башней, между тем как злой хищник раскинул лагерь свой чуть не в сердце Англии. Мы не знаем, конечно, сил нашего врага, молва то увеличивает силы герцога, то уменьшает их, но ведь мы можем выставить много храбрых бойцов из рати победителей отважного Гардрады!.. Ты прав, Гурт, утверждая, что нельзя подвергать успех всего дела случайности сражения. Но ведь ей подвергаюсь один я, а не Англия. Если мы победим, тем славней будет подвиг и тем прочнее мир, если же мы проиграем, смерть короля в бою способна обратить поражение в победу. Вопрос этот решен: мы идем на врага, и чем бы мы ни кончили, торжеством или смертью, но мы опустошим норманнские дружины и грудью наших тел преградим им дорогу внутрь нашего отечества. Наш пример не пройдет бесследно для других, он найдет себе отзыв в сердцах наших граждан! Король может погибнуть, не увлекая на гибель свою родную землю, ее сила в любви и верности народа.

Король Гарольд замолк: он обвел ясным взглядом безмолвное собрание и обнажил свой меч. Не прошло двух секунд, как все лица, присутствующие в палате совещания, обнажили свои. Все лица оживились энергичной решимостью бороться до конца за спасение отчизны.

ГЛАВА III

Вожди поторопились проститься с королем, чтобы распорядиться предстоящим походом, а Гарольд вместе с братьями вошел поспешно в комнату, где женщины сидели, ожидая конца его совета с танами. Он порешил, простившись со всей своей семьей, отправиться немедленно прямо в Вельтемский храм, братья его должны были до следующего дня разместиться по городу и по его предместьям. Один только Гакон остался при отряде, охранявшем дворец.

Это было последнее семейное собрание, прощальное свидание короля англосаксов с дорогими и близкими его сердцу людьми. Сцена дышала мрачной и печальной торжественностью.

Гурт наклонил свою благородную голову к побледневшему личику рыдающей жены. Беспечный Леофвайн относился шутливо к слезам своей прелестной и молодой невесты, но в этих шутках слышалась затаенная грусть. Один только Гарольд поцеловал бесстрастно красивый лоб Альдиты. Ему теснился в душу другой, нежный, печальный, привлекательный образ, перед ним проносились воспоминания прежнего, улетевшего счастья невозвратной любви!

В словах его звучало невольное презрение, когда он успокаивал опасения Альдиты.

- Молю тебя, Гарольд, - восклицала она, - не рисковать собой! Я ничто без тебя! И скажи мне по совести:

не подвергнусь ли я какой-нибудь опасности, если останусь в Лондоне? Не бежать ли мне в Йорк или просить убежища у Малькольма Шотландского?

Почти в ту же минуту до слуха короля долетел нежный голос молодой жены Гурта.

- Не думай обо мне! - говорила она. - Ты обязан заботиться о спасении Англии, и если бы даже ты... - Язык ее отказывался досказать ее мысль, но она пересилила свою женскую слабость и продолжала ровным и решительным голосом: - Ну что ж, я и тогда в полнейшей безопасности, я не переживу ни погибели мужа, ни погибели родины!

- Благородное существо! - сказал с чувством Гарольд, прижав нежно к груди молодую невестку. - Если бы в Англии было больше подобных женщин, об нее притупились бы все вражеские стрелы!

Растроганный король прошел несколько далее и преклонил колено перед плачущей матерью: она с глухим рыданием обвила его шею обеими руками.

- Гарольд, мой благородный, мой дорогой Гарольд! - говорила она, смотря в его прекрасные, спокойные глаза, - ты выступаешь в страшный и решительный бой... отвечай мне по совести: не сорвался ли с уст моих, помимо моей воли, какой-нибудь упрек в смерти бедного Тостига? Изменила ли я слову, данному мной покойному Годвину, считать все твои действия непогрешимо правильными? Но ты идешь теперь на грозного врага... ты уводишь с собой всех моих сыновей... О! Гарольд! Пощади материнское сердце... пусть хоть один из вас закроет мне глаза!

- Мать моя, уважаемая и дорогая мать! - отвечал с живым чувством взволнованный король, - нет, ты не упрекала меня в гибели Тостига, не мешала мне действовать согласно с долгом совести! Не ропщи и теперь за то, что я иду и увожу других, при тебе остается печальная отрада - молиться за троих любимых сыновей и, если им назначено пасть в неравной борьбе, блаженное сознание, что они пали с честью за свободу и родину!

Королева Юдифь, стоявшая поодаль, дрожащая и бледная, не могла пересилить наплыва ощущений, давивших ей грудь. Она помимо воли преклонила колена у ног плачущей Гиты и бросилась, рыдая, в объятия Гарольда.

- Брат! Дорогой товарищ светлых дней моей молодости! - воскликнула она с не свойственной ей пылкостью, - когда мой повелитель возложил на меня королевский венец, но не отдал мне сердца, я решила отречься от всех земных привязанностей! Ищи в этом разгадку моего отчуждения от всей моей семьи, холодности, которую я всегда проявляла при свиданиях с тобой. Но опасность, которой ты теперь подвергаешься, борьба против того, кому ты клялся в верности, сломили мои силы! Прости меня, Гарольд! Я конечно понимаю, что долг повелевает тебе поступить таким образом, но... я молю тебя: возвратись к нам, Гарольд, возвратись, мой любимый, мой благородный брат, принесший, как и я, свое земное счастье в жертву отечеству, дай нам опять увидеть твое светлое, милое, дорогое лицо и не стану более скрывать мою привязанность под маской равнодушия, не свойственного любящей душе.

Речь Юдифи прошла электрической искрой и дала выход сдержанным и затаенным чувствам, усиливавшим тяжесть минуты расставания: в комнате стали слышаться тяжелые рыдания. Гурт прижал крепче к сердцу любимую жену и его благородное, прекрасное лицо стало белее мрамора, веселый Леофвайн целовал с увлечением руки своей невесты и плакал, как ребенок. Минуты через две вся маленькая группа, не исключая даже равнодушной Альдиты, подошла под влиянием безотчетного чувства к старомодному креслу, на котором сидела рыдающая Гита, и склонилась к ногам короля англосаксов.

ГЛАВА IV

Ночь уже наступила, и луна озаряла своим бледным сиянием большой Вельтемский храм и фигуру Юдифи, стоявшей на коленях у подножия жертвенника и возносившей к небу горячие моления за счастье Гарольда.

Она жила в укромном, уединенном домике, прилегающем к храму, но свято исполняла слово, данное Хильде, не начинать искуса до дня рождения Гарольда.