Эдвард Бульвер-Литтон - Король Гарольд

- Твой совет хорош, и мы принимаем его, - сказал король.

Между тем Эван и де-Гравиль дожидались у входа в то ужасное ущелье, возле которого зияли бездонные пропасти.

- В этом месте сто человек смело могут защититься от тысячи неприятелей, - пробормотал де-Гравиль.

Он обратился со всевозможной любезностью к форпостам, которые состояли из самых высокорослых, сильных и сытых воинов. Но они не ответили ему, а кидали на него яростные взгляды и скалили зубы.

- Эти несчастные дикари не понимают меня, - сказал рыцарь Эвану, который стоял рядом с ним. - Поговори с ними на их языке.

- Они и мне не ответят, покуда король не прикажет допустить нас к нему... Может быть, он и не захочет выслушать нас.

- Не захочет?! - повторил рыцарь с негодованием. - Мне кажется, что даже этот варварский король не может быть таким неучем, чтобы таким образом надругаться над Вильгельмом Малье де-Гравилем... Я, впрочем, и забыл, продолжал рыцарь, покраснев, - что он и не знает меня... Не могу понять, как это Гарольд решился подвергнуть меня, норманнского рыцаря, подобными оскорблениями, когда мне даже и говорить-то с королем не придется, потому что роль посла играешь ты, а вовсе не я.

- Может быть, тебе поручено шепнуть несколько слов королю. Так как ты иностранец, то никто не осмелится пристать к тебе, между тем как секретничанье с Гриффитом с моей стороны возбудило бы подозрительность окружающих его и могло бы дорого обойтись мне.

- Понимаю, - сказал де-Гравиль. - А! Вот идут к нам валлийцы... Per peeles Domini! Этот, что укутан плащом и носит на голове золотой обруч, и есть тот самый кошачий король, который ночью во время сражения так бешено кусался и царапался.

- Держи язык за зубами, - проговорил друид серьезно.

- Разве ты, добрый отец, не знаешь, что один благородный римлянин когда-то сказал, что нет ничего приятнее шутки? Но теперь придется добавить: что в виду кошачьих когтей не следует шутить.

С этими словами рыцарь выпрямил свою тоненькую, но довольно величавую фигуру и начал оправлять костюм, чтобы как можно приличнее принять короля.

Сверху шли один за другим предводители, высокое происхождение которых давало им право сопутствовать Гриффиту. За ними показался знаменосец с грязным, изодранным знаменем, на котором был изображен лев, тут же следовал и сам король, окруженный остатками своего придворного штата. Не доходя нескольких шагов до послов, король остановился, и Малье де-Гравиль с невольным удивлением залюбовался им.

Как ни был мал и тщедушен Гриффит, как ни была изорвана и испачкана его мантия, он все же не потерял своей истинно величественной осанки и во взгляде его выражалось нечто, доказывающее, что он хорошо сознает свой авторитет и свое достоинство. Нужно заметить, что он не был лишен образования и имел способности, которые при более благоприятных обстоятельствах сделали бы из него человека великого во всех отношениях. Страстно любя родину, он изменил римским классикам ради валлийских хроник, сказаний и песен и так основательно изучил все это, так же как и кимрский язык, что мог в этом отношении потягаться хоть с первым ученым. Если судить о нем беспристрастно, то смело можно сказать, что он был одним из величайших кимрских полководцев со времени смерти великого Ричарда.

- Говорите кто-нибудь из вас, - обратился он к послам. - Что нужно графу Гарольцу от короля Гриффита?

- Граф Гарольд говорит следующее, - начал Эван. - Слава Гриффиту, сыну Левелина, его предводителям и всему его народу! Мы окружили вас со всех сторон, а беспощадный голод все быстрее и быстрее приближается к вам. Не лучше ли вам решиться сдаться нам, чем умереть голодной смертью? Всем вам, исключая одного Гриффита, будет дарована жизнь и будет дано позволение вернуться на родину. Пусть Гриффит идет к Гарольду, который примет его со всеми почестями, подобающими королю. Пусть Гриффит согласится сделаться вассалом короля Эдуарда, Гарольд тогда повезет его ко двору, поручившись за его жизнь, и испросит ему помилование. Хотя любовь к родине и долг воспрещают Гарольду оставить тебя, Гриффита, самовластным королем, но он все-таки обещает тебе, что твоя корона перейдет к кому-нибудь из твоего же рода.

Жрец замолк. На лицах предводителей выразилась радость, а двое из заговорщиков, все время с непримиримой ненавистью посматривавших на короля, побежали наверх, чтобы передать стоящим там воинам слова Эвана. Модред же подкрался ближе к королю, желая лучше видеть выражение его лица, которое было сурово и сумрачно, как туча во время бури.

Эван снова заговорил, высоко подняв жезл.

- И хотя я рожден в Гвентленде, который был опустошен Гриффитом и князь которого был убит Гриффитом же, я тоже, в качестве служителя Божия, брата всех предстоящих предо мной и сына этой земли, который искренно сочувствует угнетенным ее защитникам, умоляю тебя, государь, умоляю во имя этого святого символа вечной любви и бесконечного милосердия, чтобы ты поборол свою суетную земную гордость и послушался голоса мира! Помни, что многое простится тебе, если ты теперь спасешь жизнь своих последних приверженцев!

Де-Гравиль, заметив, что условленный знак подан, приблизился к королю, украдкой передал ему перстень и шепнул, что ему велел Гарольд.

Король дико взглянул на рыцаря, потом на перстень, который он судорожно стиснул в руках... В это мгновение человек взял в нем верх над королем: он забыл о своем народе, о своих обязанностях и помнил только о любимой женщине, которую он подозревал в измене. Ему показалось, что Гарольд, посылая этот перстень, насмехается над ним.

Речь друида осталась не без действия: предводители вполголоса начали говорить, что королю следует послушаться посла, но в короле снова заговорили гордость деспота и ревность мужа. Он сильно покраснел и нетерпеливым движением откинул со лба волосы. Подойдя еще на шаг к друиду, он проговорил медленно, но громко:

- Я выслушал тебя, так ты выслушай же теперь и мой ответ, ответ сына Левелина, потомка Родериха великого: королем я родился, королем желаю и умереть. Я не желаю покориться Эдуарду, сыну разбойника. Не хочу я жертвовать правом моего народа и моим собственным для того, чтобы искупить ничтожную жизнь... Это право освящено Богом и должно сохраниться для потомства, оно опять должно владеть всей Британией, а этого не будет, если я покорюсь. Скажи саксонцу Гарольду от меня: ты оставил нам только камни друидов и гнезде орла, но ты не можешь лишить нас нашего королевского достоинства и нашей свободы: я сойду в могилу свободным королем!.. Даже вы, мои славные предводители, не можете принудить меня сдаться врагу... Не бойтесь голодной смерти: мы не умрем, не отомстив предварительно за себя!.. Уходи ты, шепчущий рыцарь, уходи и ты, лживый кимр, и скажи Гарольду, чтобы он бдительно охранял свои рвы и валы. Мы хотим оказать ему милость за милость: мы не желаем больше нападать на него под покровом ночи, но сойдем с этих вершин при солнечном сиянии и, хоть он и считает нас уморенными голодом, устроим в его стенах прелестнейший пир и себе и ястребам, уже чующим близкую добычу!