Сергей Марков - Летопись Аляски

Вместе с тем калифорнийские монахи заискивали перед русскими. Монахи встречали гостей из Русской Америки колокольным звоном, как это делал отец Хуан в миссии св. Карла, или пушечными салютами со стен глинобитных крепостей. В те времена в Северной Калифорнии насчитывалось до двадцати францисканских миссий. Здесь все дышало средневековьем, показной пышностью, под которой скрывались нищета и убожество. Губернатор Новой Калифорнии сиятельный дон Пабло Винценто де Соло очень был рад, когда Баранов прислал сиу в подарок русские дрожки с хомутом, дугой и сбруей.

Монахи и королевские чиновники ничего не смогли сделать для овладения богатствами Калифорнии. Василий Головнин негодовал при виде сирой миссии Сан-Франциско, убого стоявшей на берегу залива, который бы мог быть одним из лучших портов мира. «Здесь бы надлежало быть главному областному городу...» – писал Головнин. Столицей королевской Калифорнии был тогда такой же захудалый Монтерей, перед которым Охотск казался огромным городом.

Русская предприимчивость толкала людей Росса на постройку верфи, где были спущены на воду первые корабли. Кусков посадил в землю Росса черенки винограда из Лимы. Картофель у Кускова собирали дважды в год, скот имел подножный корм в течение круглого года. Земледельцы Росса выращивали редьку, вес которой превышал один пуд. Сеяли пшеницу и ячмень. Шестьдесят коров, большое стадо овец, лошади и свиньи – все это было в Россе через пять лет после его основания. И росли «фермы» Росса на земле Калифорнии. Мы даже не знаем в точности, где именно стояли эти русские избы, огороженные частоколами. Историки Калифорнии у себя в Сан-Франциско гораздо больше, чем мы, осведомлены о русском прошлом страны. По их расчетам выходит, что «ферм» Росса было очень много. Нам хорошо известно, что па Ферлонских камнях, недалеко от миссии Сан-Франциско, почти у парка Золотых Ворот современного города, Иван Кусков добыл за шесть лет около девяти тысяч котиков. Здесь было постоянное поселение звероловов Росса. А сколько таких поселений было разбросано еще в горах, на морских берегах, на пашнях и лесных промыслах? Боязнь русского влияния заставляла отцов францисканцев закладывать новые и новые миссии вокруг залива Сан-Франциско. Но Сысой Слободчиков без рупора мог переговариваться с испанскими монахами из своего бревенчатого убежища у Золотых Ворот. Вряд ли это обстоятельство нравилось его преподобию Мариано Пейерасу, президенту монастырей ордена св. Франциска.

Полинезиец Каду сопровождал в те годы А. Шамиссо, исследовавшего Алеутские острова. Алеутский тойон разводил хлебное дерево и сладкий картофель на Гаваях. Якут Бурцев строил и чинил корабли в Новоархангельске. Креол Устюгов составлял карты севера Аляски.

В Новом Свете звучит громовое слово Державина, как прозвучит скоро голос Пушкина, которого Аляска знала, как знала и творения Гоголя и других русских гениев. Росли библиотеки на Кадьяке и в Новоархангельске. Баранов мог читать в «Вестнике Европы» перевод Николая Полевого о путешествиях Александра Макензи, ибо лучшие русские журналы привозились ежегодно в Русскую Америку.

Одним из последних подвигов Александра Баранова было исследование севера Американского материка. Баранов послал туда Петра Корсаковского, бесстрашного человека, который был способен пройти огромное пространство от Кенайского залива до реки Нушагак, в устье которой находили янтарь и Мамонтову кость. Креол Устюгов принес из этого похода первую карту реки и поморья. Отряд Корсаковского заложил крепость Александра на Нушагаке: начальником ее был Федор Колмаков, верный креол, старый соратник Баранова. Люди Корсаковского достигли также берегов великой реки Нового Света – Юкона, известного тогда под названием Квихпака. Но бедствия, которые уже нельзя было преодолеть, заставили отважных людей возвратиться обратно. Видно, велики были эти несчастья, которые не дали возможности Корсаковскому начать первые исследования Юкона, ибо в том же году гость Ситки лейтенант Рокфелл сказал: «Можно смело утверждать, что только одни русские в состоянии переносить подобного рода жизнь...»

Года через два конгресс Соединенных Штатов так отзывался о людях русской Аляски:

«Народ, который в состоянии предпринимать такие путешествия, часто по едва проходимым горам и по ледовитым морям, во время таких бурь и снежных вихрей... конечно, знает всю важность и цену торговли, для которой он пускается в отдаленные странствия...»

11 января 1818 года прибывший в Новоархангельск капитан Гагемейстер решился объявить Баранову о том, что его смещают за старостью лет и по ряду высоких петербургских соображений. Железное сердце Писсарро Российского выдержало этот удар. Он сдал управление Русской Америкой своему зятю – лейтенанту С. И. Яновскому. Недруги Баранова радовались. Но высокая честность старика поразила даже его врагов. Завистники утверждали, что Баранов наживался на аляскинских бобрах. Но при сдаче дел выяснилось, что оборот колонии достигал не 4800000 рублей, как предполагалось, а 7 миллионов. На себя Баранов не истратил ни медной полушки. Баранов был нищим. Он не знал даже, куда он пойдет из дома главного правителя Русской Америки. В далекой России, на берегах синего озера Лаче, много лет назад была оставлена его первая семья, о которой грозный властитель Русской Америки не имел никаких вестей уже много лет. Он решил ехать умирать в снегах отчизны. Баранова провожали друзья и соратники. В толпе провожающих был виден индейский тойон Котлеян, с которым когда-то бился северный Писсарро. В пути, когда корабль проходил мимо Гавайских островов, Баранов с палубы «Кутузова» видел тропические рощи, которые так манили его к себе. Тамеамеа Великий, венценосный друг Баранова, пережил его лишь на двадцать дней.

В Батавии на Яве путник заболел. Баранов лежал в комнате какого-то батавского отеля и молил, чтобы его скорее взяли на корабль. Он хотел умереть в море. 16 апреля 1819 года верный лейтенант Подушкин закрыл глаза человеку, жизнь которого стала легендой. Смерть настигла его близ Принцевых островов, в зеленом, как вечный сад, мареве Зондского пролива. Море поглотило тело Александра Баранова...

Креол Андрей Климовский, один из людей, воспитанных Барановым, брел в 1820 году по дебрям, сквозь которые катила свои воды река Медная. Сколько русских людей искало ее! Климовскому удалось не только достичь верховьев Медной, но сделать и второе большое открытие. К востоку от Медной он заметил горный кряж с острыми вершинами, сверкавшими вечным снегом. Одна из этих вершин извергала дым и пламя. Более поздние исследователи назвали этот вулкан, как и весь хребет, именем Врангеля, в честь русского мореплавателя. Это был самый северный вулкан Аляски и более высокий, чем Монблан. Открытие креола Климовского стало известно лейтенанту Владимиру Романову с корабля «Кутузов». Это был шестой по счету кругосветный морской вояж в Русскую Америку. Романов составил план сухопутной экспедиции в глубь Аляски, вверх по Медной. Но что еще примечательно в этом? Владимир Романов был первым из моряков – будущих декабристов, посетивших Большую Землю. Мы еще скажем о нем.