Тит Ливий - Война с Ганнибалом

В Карфагене послов приняли и выслушали, но результат был тот же, что у стен Сагунта. Только Ганнон выступил в защиту мирного договора с римлянами – сенаторы слушали его в глубоком молчании, но с явным неодобрением.

– Я предупреждал вас, – говорил Ганнон, – что не надо посылать к войску сына Гамилькара: ни душа этого человека в загробном царстве, ни потомки его среди живых не способны хранить спокойствие, и до тех пор будет под угрозою мир с римлянами, пока звучит имя Барки и сохраняется хоть капля его крови. Но вы не послушались – вы сами плеснули масла в огонь, сами разожгли тот пожар, что полыхает ныне. Ваши воины осаждают Сагунт, нарушив договор, который запрещает им приближаться к этому городу; но вскоре римские легионы будут осаждать Карфаген – с помощью тех же богов, которые в прежнюю войну [3]помогли им отомстить за оскорбленные и растоптанные договоры! Вспомните всё, что вы вынесли на суше и на море за двадцать три года той войны, а ведь тогда полководцем был не этот мальчишка, а Гамилькар – «второй Марс», как величают его друзья. Стало быть, боги победили людей, и самый исход войны, точно беспристрастный судья, решил спор о виновниках столкновения и нарушителях договора – решил, отдав победу тем, на чьей стороне была справедливость.

Поверьте мне, не к стенам Сагунта, а к нашим собственным стенам подвел ныне Ганнибал осадные орудия, наши стены сотрясают удары его тарана, и развалины Сагунта обрушатся на наши головы, потому что войну, начатую против сагунтян, вести придется с римлянами.

«Значит, выдать Ганнибала?» – спросят меня. Я знаю, мой совет едва ли будет принят, но скажу все, что думаю. Его не только надобно выдать в искупление дерзко разорванного договора, но даже, когда бы никто этого не требовал, его следовало бы сослать на край света, за тридевять морей, чтобы никогда и ничего больше о нем, не слышать и чтобы он уже никогда больше не смог нарушить спокойствие нашего государства!

Никто не возразил Ганнону – сенат поддерживал Ганнибала столь единодушно, что всякие споры казались излишними. Римлянам дан такой ответ: войну начали сагунтяне, а не Ганнибал, и римский народ совершает несправедливость, если ради сагунтян жертвует старинной дружбой и союзом с карфагенянами.

Между тем как римляне теряли время попусту, ожидая возвращения послов, воины Ганнибала, изнуренные боями и осадными работами, получили несколько дней передышки: все боевые действия были приостановлены. Эти дни Ганнибал использовал на то, чтобы разжечь в своих людях ненависть к врагу и надежду на богатую добычу. На общей сходке он объявил, что город будет отдан победителям на разграбление, и все были в таком восторге, что прозвучи в этот миг сигнал к атаке – и никакою силою их нельзя было бы остановить. Впрочем, и осажденные сумели использовать передышку: они трудились без отдыха дни и ночи, чтобы закрыть проломы в стене.

Новый приступ карфагенян был намного яростнее предыдущего. Крики неслись со всех сторон сразу, и никто не понимал, где нужно защищаться в первую очередь. Сам Ганнибал находился подле громадной башни на колесах; она была выше всех городских укреплений, и каждый из ее этажей ломился под тяжестью катапульт и баллист. Когда ее придвинули вплотную, на осажденных обрушился ливень стрел и камней и смел их со стены. Ганнибал поспешил воспользоваться успехом и развить его: он выслал вперед без малого полтысячи африканцев с мотыгами, чтобы разрушить стену снизу. Дело оказалось нетрудным, потому что камни были скреплены не известью, а по старинке – жидкою глиной. Мигом появились широкие бреши, и неприятельские отряды хлынули в. город. Тут они захватывают какую-то высотку, втаскивают на нее катапульты и баллисты и обводят валом, так что внутри вражеского города у них появляется своя крепость. Но и сагунтяне возводят новую стену, отгораживая еще не захваченную часть города. Обе стороны и строят, и сражаются с величайшим напряжением сил, но с каждым днем все теснее становится убежище защитников Сагунта. Растет жесточайшая нужда, вызванная долгой осадою, тает надежда на помощь извне, ибо римляне далеко, а все окрест – в руках врага.

Ганнибал на время покинул Сагунт, чтобы усмирить два восставших племени, но натиск осаждающих нисколько не ослабел. Напротив, были пробиты таранами новые бреши, и Ганнибал, вернувшись, повел своих на приступ городской цитадели. После ожесточенного боя, который и тем, и другим стоил многих убитых, часть цитадели была взята.

В эту пору двое посредников – один сагунтянин и один испанец – пытались хлопотать о мире, но безуспешно. Сагунтянин Алкон по собственному почину, не открываясь никому из сограждан, ночью пришел во вражеский лагерь, рассчитывая хоть сколько-нибудь тронуть Ганнибала мольбами и слезами. Но, услыхав, на каких чудовищных условиях соглашается даровать сагунтянам мир разъяренный победитель, он из посредника превратился в перебежчика и остался у неприятеля: человек, который решится передать сагунтянам эти условия, немедленно умрет, утверждал он. Но испанец Алорк все же решился. Он был воином Ганнибала, но еще задолго до войны получил от города Сагунта почетное звание друга и гостя.

Не сомневаясь, что побежденные телом побеждены и духом и что Алкон просто не желает возвращаться в осажденный город, Алорк открыто приблизился к вражеским караульным, передал им свое оружие и сказал, что хочет говорить с главою города. Тотчас собралась большая и пестрая толпа, но стража удалила всех посторонних, остались только сенаторы, и Алорк произнес такую речь:

– Если бы ваш земляк Алкон, который приходил к нам просить мира, вернулся в Сатунт с условиями Ганнибала, вы бы меня здесь не видели. Но он остался у врага: либо по собственной вине – если притворился, что боится вашего гнева, либо по вашей – если говорить вам правду и в самом деле опасно. А потому, помня старинную дружбу, которая нас с вами связывает, прихожу я. Вы должны знать, что и теперь есть еще пути к спасению и миру, хотя силы ваши иссякли, а надежда на помощь из Рима рассеялась. Конечно, этот мир не назовешь справедливым, но иного выхода нет. Победителю принадлежит всё, и что бы он ни оставил побежденным, надо считать подарком и благодарить за щедрость, а что бы ни отнял – смириться и не думать о потерях.

Победитель отнимает у вас город, который и так уже почти весь в его руках, но оставляет вам ваши поля и сам назначит место, где вы построите новый город. Все золото и серебро, какое есть в частных домах и в казне, вы должны отдать, но жизнь и свободу вы сохраните – и вы сами, и ваши жены, и дети, – если согласитесь покинуть Сагунт без оружия и без поклажи. Вот требования Ганнибала, и, хотя они тяжелы и жестоки, сама Судьба ваша советует их принять. И я тоже советую вам: примите их, подчинитесь – это все-таки лучше, чем подставить грудь под вражеский меч и обречь на рабскую долю своих жен и детей.