Сергей Цветков - Узники Бастилии

На другой день была назначена комиссия для суда над дю Буром. После первого же заседания Генрих II в ярости крикнул, что хочет своими глазами видеть, как поджарят дю Бура.

Вслед за тем последовали странные события, сильно подействовавшие на воображение парижан. 30 июня, на третий день турнира, Генрих, как и обещал, принял участие в поединках. На его шлеме развевался черно-белый султан – это были цвета Дианы де Пуатье. Первым противником короля стал герцог Гиз. Они несколько раз ломали копья, не обращая внимания на призывы Екатерины Медичи прекратить поединок. Затем Генрих, бравируя своей выносливостью, вызвал на бой графа Габриеля де Монтгомери. Дважды преломив копья, противники схватились в третий раз. Граф нанес сильный удар в шлем короля: забрало открылось и сломавшийся наконечник, попав королю в правый глаз, проник в череп. Через несколько дней Генрих скончался в страшных мучениях [13]. Протестанты не преминули отметить, что рана в глаз была наказанием Господа за желание короля видеть своими глазами казнь дю Бура.

Другое происшествие касалось президента Минара, которого дю Бур старался заставить отказаться от участия в этом процессе; когда тот не согласился, дю Бур произнес: «Бог сумеет заставить тебя». Советник взывал лишь к совести своего гонителя, но 12 декабря Минар был убит перед своим домом, и это опять посчитали возмездием свыше.

Таким образом, случай распоряжался событиями с искусством опытного драматурга. Погребальные факелы мешались с брачными свечами, и наряду с пышным величием земных владык народ мог видеть их бренность.

Процесс над дю Буром продолжался долго, так как советник использовал все свое искусство адвоката, чтобы затянуть его ход, и не раз блистательным образом обнаруживал несправедливость возводимых на него обвинений и нарушения форм судопроизводства. О мастерстве, с которым дю Бур вел свою защиту, можно судить по тому, что архивные материалы по его делу составляют двадцать томов. Наконец судьи предпочли на время отложить допросы дю Бура и заняться делами других обвиняемых. Булара пришлось отпустить, поскольку освидетельствование его дочерей доказало их чистоту и лживость показаний свидетелей. Де ла Порта освободили с условием, что он публично признает справедливость королевских указов против лютеран – президент подчинился решению судей. Де Фуа должен был публично подтвердить свою верность Католической Церкви и на год лишался звания советника парламента. Дю Фор был лишен этого звания на пять лет и помимо того должен был уплатить штраф в 400 ливров.

Дю Буру друзья за деньги выхлопотали папскую буллу, вызывающую его на суд в Рим. Они уговаривали его воспользоваться этим случаем и по дороге в Италию скрыться, но дю Бур, как некогда Сократ, отказался выйти из тюрьмы без оправдательного приговора.

14 декабря процесс над ним был возобновлен в связи с тем, что немецкий курфюрст Фридрих хотел пригласить дю Бура в университет города Гейдельберга, для чего направил в Париж послов, поручив им исходатайствовать для него помилование. Теперь судьи торопились вынести обвинительный приговор, дю Бур же как будто шел им навстречу и отвергал все попытки его адвоката найти какой-нибудь компромисс.

22 декабря суд зачитал ему смертный приговор. По словам советника де Ту, дю Бур не выразил никакого удивления и сказал, что прощает тем, которые судили его по совести, хотя и сожалеет об их ослеплении. Затем, воодушевясь, он крикнул судьям:

– Потушите, потушите наконец костры, которые вы зажгли, исправьтесь и возвратитесь к Богу, чтобы грехи ваши были вам прощены! Пусть злой оставит свой дурной путь, пусть бесчестный отвергнет свои дурные мысли и возвратится к Богу, и да помилует Он его! Прощайте! Имейте всегда Бога перед глазами. Что до меня, то я умираю без сожаления.

Деморшаре и два доктора богословия напрасно старались заставить его признать свои заблуждения – дю Бур оставался тверд и непреклонен. Его предупредили, что если он имеет намерение проповедовать перед народом ложные истины, то ему заткнут кляпом рот, и дю Бур дал слово не возбуждать толпу. Верный своей клятве, он всю дорогу к месту казни молчал, обводя любопытных спокойным и уверенным взглядом.

На Гревской площади его ждала виселица с качающейся на ветру веревкой. На последнее предложение назвать сообщников он ответил презрительным взглядом.

– Боже, – воскликнул он, подняв к небу глаза и руки, – не оставь меня для того, чтобы и я Тебя не оставил! – И сам стал раздеваться.

Батоле, викарий церкви Святого Варфоломея, предложил ему приложиться к кресту, говоря, чтобы он это сделал «в память страдания Господа Бога», но дю Бур оттолкнул его и в это мгновение «он был вздернут на виселицу и, в виду всей толпы, шептавшей «Jesus – Maria», удушен; под виселицей был разведен огонь, в который опустили его тело и сожгли».

Увы, призыв дю Бура потушить костры инквизиции не был услышан. Сама его жертва, его почти добровольная смерть ради истины и милосердия не послужила примирению католиков и протестантов. Мученики нередко порождают насильников в не меньших количествах, чем палачи. И вот, пока одна половина Франции требовала кары для еретиков, другая половина воззвала к мести.

В царствование Генриха II Бастилия окончательно приобрела тот вид, который сохранила до своего падения: король приказал выстроить перед Сен-Антуанскими воротами бастион, постепенно усаженный деревьями и превратившийся в место прогулок заключенных.

Карл IX (1560—1574) нечасто вспоминал о ее существовании, так как Варфоломеевская резня избавила его от Колиньи [14]и других людей, которых король считал своими врагами. Лишь незадолго до его смерти в Бастилию были заключены два маршала – Монморанси и Коссэ. Они сочувствовали гугенотам и объединили вокруг себя недовольных королем; брат короля, герцог Алансонский, согласился возглавить этот оппозиционный кружок. Карл не успел вынести по делу маршалов никакого решения. Их участь удивительным образом решилась вскоре после коронации Генриха III (1574—1589), когда в одну ночь к ним в тюрьму послали убийц, а затем торжественно объявили об их освобождении.

Генрих III резко выделяется на фоне длинного ряда французских королей. Кажется, что он воскрешает тип изнеженных и развращенных цезарей времен упадка Империи, вроде Гелиогабала, который красил лицо, одевался женщиной, публично вступал в брак с солдатами и гладиаторами и ездил на колеснице, запряженной обнаженными куртизанками.

Генрих был братом Карла IX и в молодости носил титул герцога Анжуйского. Когда он был ребенком, фрейлины его матери, королевы Екатерины Медичи, часто забавлялись с ним, наряжая в женское платье, опрыскивая духами и украшая, как куклу. От такого детства у него остались не совсем обычные привычки – носить плотно облегающие камзолы, кольца, ожерелья, серьги, пудриться и оживлять губы помадой. Впрочем, в остальном он был вполне нормальным принцем: участвовал во всех придворных попойках, не пропускал ни одной юбки и даже по свидетельству хрониста, заслужил славу «самого любезного из принцев, лучше всех сложенного и самого красивого в то время».