Жозеф-Франсуа Мишо - История Крестовых походов

Возникает законный вопрос: о чем же думали крестоносцы, когда начинали свой поход? Разве все перечисленные препятствия не существовали раньше и разве остановили они войска Готфрида Бульонского? Невольно приходит на ум, что здесь были какие-то другие причины, скрытые от историка, который за отсутствием источников не в силах полностью поднять завесу над прошлым, со всеми чувствами, побуждениями и тайными действиями его героев.

Впрочем, остается очевидным, что все эти споры, колебания и решения отнюдь не мешали Ричарду продолжать свои подвиги. Именно в эти дни он с небольшим отрядом напал на богатый мусульманский караван с конвоем из двух тысяч бойцов; мусульмане не выдержали натиска и, по словам летописи, «разбежались словно зайцы, которых преследуют собаки». Победители вернулись в лагерь, ведя за собой четыре тысячи семьсот верблюдов, множество лошадей, ослов и мулов, нагруженных богатыми товарами; все они были разделены поровну между теми, кто сопровождал Ричарда в его предприятии, и теми, кто оставался в лагере. Захват каравана произвел смятение в Иерусалиме и в армии Саладина, поднявшей ропот против своего вождя.

Не стремясь использовать эти столь благоприятные для них события, крестоносцы, следуя решению совета, снялись с лагеря, отошли от гор Иудейских и возвратились к морскому побережью. Вражда между англичанами и французами усилилась. Герцог Бургундский и Ричард язвили друг друга и обменивались сатирическими стихами; надежда на успешное завершение Крестового похода испарялась с каждым днем. А тут вдруг пришли тревожные сообщения из соседнего района. Саладин, усилив свои войска подкреплениями из Алеппо, Месопотамии и Египта, внезапно напал на Яффу и овладел всем городом, за исключением цитадели, где укрылся христианский гарнизон; но и она должна была капитулировать со дня на день. Узнав об этом, Ричард немедленно посадил солдат на корабли, прибыл в гавань Яффы, где никто его не ожидал, и точно ураган набросился на врагов. Сопровождаемый храбрейшими из своих воинов, он, не дожидаясь пока корабли подойдут к молу, прыгнул в воду, достиг берега и выгнал сарацин из города, прежде чем они поняли, что произошло. Преследуя беглецов, отважный король рассеял их по равнине и разбил лагерь там, где только что был лагерь Саладина. Но этим дело не кончилось. Присоединив осажденный гарнизон, Ричард сумел собрать к вечеру не более двух тысяч бойцов. Враги учли это, и за ночь, пока победители отдыхали, подтянули свои разрозненные силы, которые теперь намного превосходили маленькую армию христиан. Рано утром раздались крики: «К оружию!» Ричард вскочил с постели, едва успел натянуть кирасу, его приближенные тоже оказались полуодетыми. И вот эти воины с босыми ногами, некоторые – в одних рубашках, кинулись на врага. Под руками у них оказалось не более десяти лошадей; на одну из них вскочил король и очертя голову помчался впереди всех. Мусульмане, не ожидавшие подобного натиска, отступили. Воспользовавшись передышкой, король быстро построил своих воинов, и его маленькая армия сумела выдержать новую атаку семитысячного войска Саладина. Удивление и ужас распространились среди сарацин, когда этот неудержимый с несколькими рыцарями яростно врезался в их ряды и погнал перед собой. Прикосновения его меча были смертельны; он разрубал противника одним ударом и мчался дальше. Если для Готфрида Бульонского или императора Конрада III разруб «от плеча до седла» являлся уникальным ударом, то для Ричарда это была норма. Но вот запыхавшийся вестник объявил, что враг проник в город через другие ворота и избивает его защитников. Оставив свои войска биться с мусульманами на равнине, Ричард в сопровождении всего двух кавалеристов и нескольких арбалетчиков поворачивает к городу, спешит на помощь гарнизону, и один его яростный вид настолько устрашает турок, что те в страхе отступают; он летит за ними, убивает всех, кто попадается под руку и, выгнав врагов из города, снова возвращается на равнину, где кипит сражение. Здесь он так молниеносно вклинивается в толщу мусульман, что сопровождающие не поспевают за ним; он исчезает в толпе врагов и его уже считают погибшим... Когда после полной победы Ричард вернулся к своим, его не узнали: конь его был покрыт кровью и грязью, а сам он, по выражению очевидца, «весь пронзенный стрелами, напоминал подушечку, утыканную иголками».

Эту невероятную победу одного человека над целым войском современники считали самым чудесным событием в летописях человеческого героизма. Что же касается сарацин, то они не могли прийти в себя от ужаса и изумления. Брат Саладина, Малек-Адель, и прежде восхищавшийся Ричардом, сразу после битвы отправил ему в подарок двух превосходных скакунов. Когда Саладин стал упрекать своих эмиров, что они в страхе бежали и были побеждены всего одним человеком, в ответ он услышал: «Да разве это человек? Никто не может выдержать его удара, встреча с ним смертельна и все его действия превосходят доступное разуму!»

Подобную репутацию у врага заслужить непросто. Но что толку в этом? Бессмертные подвиги и неувядаемая слава должны были остаться бесплодными в общей судьбе похода. Все распадалось. Герцог Бургундский, терзаемый завистью, удалился в Тир и отказался принимать участие в дальнейших боевых действиях. Немцы под предводительством Леопольда Австрийского покинули Палестину и отбыли в Европу, Ричард заболел и приказал перевезти себя в Птолемаиду; теперь, после столь невероятного подъема, он снова находился в очередном упадке и думал только о том, как возобновить переговоры с Саладином. И христиане, и их враги были равно утомлены войной. Саладин, после неудачи под Яффой покинутый многими союзниками, опасался новых смут в своем государстве. Мир был одинаково желаем для обеих сторон, и неизбежность его становилась очевидной, тем более что приближалась зима, а с ней и трудности навигации.

И все же говорить о мире казалось неудобным. Остановились на перемирии. Его заключили на три года и восемь месяцев. Доступ в Иерусалим для христианских паломников был открыт и сверх того за крестоносцами оставалось все побережье от Яффы до Тира. Аскалон, на который предъявляли одинаковые притязания и христиане, и мусульмане, поделить было невозможно, поэтому его решили снова разрушить. О Животворящем Кресте, на который Ричард неизменно выражал претензию при каждых переговорах, теперь не было сказано ни слова. Главные вожди обеих армий должны были стать гарантами мира. В числе прочих не забыли и князя Антиохийского, который почти не участвовал в военных действиях, и Старца Горы, бывшего врагом как христиан, так и мусульман. Все они поклялись – одни на Евангелии, другие – на Коране – свято соблюдать условия договора. Саладин и Ричард ограничились взаимным честным словом и пожатием рук уполномоченных сторон. Имя Гюи Лусиньяна не было упомянуто в договоре; этот государь имел какое-то значение лишь в короткое время распрей, которые сам же и вызвал; он был всеми забыт сразу же, как только крестоносцы нашли другие сюжеты для раздоров. Лишенный Иерусалимского королевства, он получил взамен нечто более реальное – королевство Кипрское; за него, правда, еще предстояло уплатить тамплиерам, которым Ричард его продал или заложил. Палестина осталась за Анри Шампанским, новым супругом соблазнительной для многих Изабеллы, которая была обещана всем претендентам на иерусалимскую корону и которая, по странности судьбы, дала трем мужьям право царствовать, сама не имея возможности получить престол.