Михаил Хейфец - Цареубийство в 1918 году

Но МВД, оказывается, не прощает грехов служебной болтливости. (Кроме того, можно предполагать, что былых сослуживцев и лично задевало: изгнанный ими офицер не только не пропал, но устроился на более престижное место, в армию, и с повышением, что в охранках делать было непросто.)

Тут в ходе одного из расследуемых дел в МВД выяснили, что какие-то связи с лицами, подозреваемыми в сотрудничестве с германской разведкой, поддерживает еврейский торговец Ланцер. Ланцер был знаком с евреем Кацелененбогеном. Кацелененбоген был знаком с Фрейбергом. А вот Фрейберг оказался одним из компаньонов Мясоедова по былой работе в пароходстве …

«Немецким агентом объявили не его, и даже не его знакомого, и даже не знакомого его знакомого. Но страшное слово было произнесено – «шпион» (проф. Корнелий Шацилло, советский исследователь «дела Мясоедова»).

Как использовать столь зыбкие данные?

Информацию передислоцировали лидеру октябристов (крупнейшей тогда парламентской фракции) Гучкову: знали ведь, что он находился в непримиримом конфликте с военным министром. Выше упоминалось, что Гучков, «фигура политическая», балансировал не раз на краю порядочности. К таким случаям полупадения относилась и его ссора с Сухомлиновым.

Октябрист-монархист позволил себе в борьбе с фаворитом Распутиным опубликовать гектографированным, «самиздатским» способом попавшую в его руки переписку царицы и ее дочерей со «старцем Григорием». Ничего компрометирующего там не было (Александра Федоровна признавала, что верит в оккультную силу Распутина), но царь приказал военному министру передать от его имени господину Гучкову, что тот подлец. (А как прикажете аттестовать дворянина, публикующего чужую переписку без ведома отправительниц и адресата?) С тех пор у Гучкова не оставалось шансов на правительственную карьеру при Николае II, и он возненавидел военного министра, не без удовольствия по поручению государя его оскорбившего.

Поэтому, получив сведения, что Сухомлинов принял на службу офицера с темными связями, он такого случая отомстить не упустил: через единомышленика, журналиста Суворина-сына, спровоцировал публикацию против Мясоедов а двух статей, а потом и сам дал интервью, в котором не слишком загадочно обронил, что за время работы Мясоедова в военном министерстве «одна из соседних стран стала значительно осведомленнее в наших делах».

Мясоедов повел себя странно для разоблаченного шпиона: вызвал журналиста на дуэль, а когда тот отказался стать к барьеру, надавал ему «оскорблений по лицу». Следом был брошен вызов Гучкову. Дуэль состоялась: подслеповатый Мясоедов промахнулся, великолепный стрелок Гучков пустил пулю вверх. Эта дуэль – бесспорное свидетельство, что Гучков сам не верил в распускаемые им намеки: не в нравах ни его, ни дворянства российского было «давать удовлетворение» купленному шпиону.

Отдадим должное: Гучков публично потом извинился перед оскорбленным противником.

Дело расследовали три управления: МВД, военно-судное управление и контрразведка. У всех троих результат совпал – «невиновен». Из армии подполковника, однако, уволили, службу борьбы с революционной пропагандой в частях расформировали.

После начала войны Мясоедов попросился в Действующую армию; «Знаю в совершенстве немецкий язык, прусские обычаи, Восточную Пруссию, в которой производил разведки …Хочу пожертвовать жизнью, чтобы детям оставить доброе имя».

Сухомлинов наложил резолюцию на его рапорт: «Лично я против него ничего не имею.» (Напомним, что Мясоедов был оправдан тремя независимыми друг от друга инстанциями. Но эта единственная фраза послужила впоследствии основанием для вынесения военному министру приговора к пожизненной каторге в качестве «покровителя Мясоедова».)

Мясоедову присвоили чин полковника и послали в X армию начальником разведки. Именно в ее полосе германские войска и осуществили прорыв к Варшаве.

Пока шли бои, через Швецию явился в Россию поручик – с повинной. Находясь в плену, сей офицер согласился стать немецким шпионом и получил от лейтенанта военной разведки два задания: договориться с комендантом Новогеоргиевской крепости о ее сдаче – раз и убить Верховного, великого князя, – два.

Каждое дело ценой в миллион рублей.

Помогать ему в русском тылу должен был многолетний германский агент… полковник-разведчик Сергей Мясоедов.

Не надо быть большим мыслителем, чтоб сообразить: никакой немецкий лейтенант случайному, ни в одном деле еще не проверенному агенту не назовет своего ключевого человека в разведке противника. Я даже не думаю, что тут была особо продуманная операция со стороны лейтенанта: он читал русские газеты, знал о скандале 1911 года, знал, что Мясоедов поступил в армию (об этом тоже писали в газетах), следовательно, сейчас работает в разведке противника. Почему не попробовать его скомпрометировать? Эти русские кляйнкопфы скушают все, что придумает искусная немецкая голова …

(Говорят, подписывая для НКВД «красную папку» о маршале Тухачевском, «шпионе» его генштаба, Адольф Гитлер заметил: «Совершенно невероятно, чтобы в это кто-либо поверил». Поверили, однако.)

Опытные русские военюристы не использовали показаний подпоручика для возбуждения официального следствия: слишком ясен был их невероятный характер. Но за повод ухватились не в Петербурге, а в Варшаве, в штабе Западного фронта. «Дело Мясоедова поднято и ведено, главным образом, благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин», – писал прикомандированный к Ставке историк Михаил Лемке.

Генерал Бонч-Бруевич был фанатичным монархистом и искренно полагал, что монархический строй a priori обязан вести Россию от победы к победе, а если сего не происходит, виноваты, значит, шпионы или, в лучшем случае, изменники. Но на чистые, духовные мотивы его патриотических действий, как случается у мистиков, делающих карьеру, накладывались нормальные жизненные соображения. Недавно настоящего шпиона поймали в группе технических работников штаба фронта. Отвечали за этот промах оберквартирмейстер и его помощник, контрразведчик Батюшин. Поэтому весьма кстати оказалось для обоих сообщение о возможном обнаружении более крупного шпиона, начальника разведки целой армии, принятого на службу не через них, а по приказу канцелярии военного министра.

Все в Мясоедове гармонировало с образом вражеского агента; он был протеже не их общего шефа, Верховного, а напротив, его соперника в борьбе за пост, – генерала Сухомлинова (царь некоторое время колебался, кого из них назначить Верховным); Мясоедова не любили в Государственной думе, где военным корифеем слыл стоявший у барьера напротив него Гучков; наконец, не забудьте дурное отношение к изгнанному со службы жандарму в весьма влиятельном МВД …Где вы еще найдете столь годного исполнителя на роль обер-шпиона, обеспечившего врагу внезапный прорыв под Варшавой, которую главнокомандующий чуть-чуть не прокакал? (Город спас контрударом талантливый генерал Михаил Алексеев.)