Михаил Хейфец - Цареубийство в 1918 году

Подобные типы не нуждались в сочинениях Соколова, они и без него все и всегда знали, Он был одним из них – еще и не самым худшим в их компании, говоря по совести.

Но подобные господа только начинают с клеветы против евреев, а на практике всех людей, включая собственных соплеменников, считают травой. За что погиб в камере

34-летний доктор Сакович, за легкомыслие? За что погубили 36-летнего Летемина? Что кобелька цесаревича пожалел? Почему заморили в тюрьме 32-летнего Якимова? Какая судьба постигла 17-летнего Проскурякова (о ней нет никаких данных ни в деле, ни в книгах Соколова и Дитерихса)?

На примере этого следствия, на своей исторической деляночке, я наблюдаю и анализирую, почему в историческом споре за судьбу России победили красные, а не белые. Сакович, Якимов, Летемин, даже беззаботный Филя Проскуряков разочаровались в красных иллюзиях, они перешли к белым как восстановителям справедливости. (Вот показания Проскурякова, к примеру: «Я вполне сам сознаю, что напрасно не послушал отца-матери и пошел в охрану… Сделал же я это по глупости и молодости. Если б я теперь мог чем помочь, чтоб всех, кто убивал, переловить, для этого бы все сделал.»).

И чего же они, и миллионы им подобных, дождались от белых «освободителей»?

Лев Троцкий с присущей ему дьявольской самоуверенностью, которую австрийский министр граф Чернин назвал «наглостью, присущей его расе», однажды высказался: мы, мол, большевики, целый год (как раз 1919) не подавляли крестьянских восстаний: «За нас это делал Колчак». А вот что излагал в секретном меморандуме от 7.XI. 1919 на имя директора военной разведки США его главный специалист по Сибири подполковник

Р. Эйхельбергер:

«Самая значительная слабость Омского правительства состоит в том, что подавляющее большинство населения находится в оппозиции к нему. Грубо говоря, примерно 97% населения Сибири сегодня враждебно относится к Колчаку.

Подход реакционной группировки… характерен непримиримостью – все, кто находится в оппозиции, объявляются большевиками. Делая следующий шаг, эта группа, ссылаясь на преступления, совершенные большевиками в России, заявляет, что все большевики должны быть физически уничтожены.

Русский крестьянин… наставляя своего сына, насильно мобилизованного в колчаковскую армию, говорит ему: наши деревни сожжены, наше добро разграблено, сбыт нашей продукции невозможен… Точно так же, как царское правительство в прошлом довело массы до последней черты, что и породило большевизм со всеми его ужасами и иррациональными теориями, точно так же и сейчас колчаковское правительство способствует росту большевизма… Год назад в Сибири большевизм переживал период спада, русские устали от войны, и если бы в этот момент группа добропорядочных людей сумела бы дать людям твердое и справедливое правительство, большевизм в Сибири умер бы естественной смертью. Сегодня, я полагаю, большевиков в Сибири стало в 10 раз больше, чем год назад.»

Любопытно, что мировоззренческую, философскую формулу белогвардейской «непримиримой» позиции подполковник-американец увидел в высказывании британского генерала-монархиста Нокса: «Русские – свиньи.» (По его словам, правительство Колчака многие считают в Сибири правительством Нокса».)

Я вижу, как следователь, считающийся еще одним из лучших, забирает с фронта солдата-добровольца и замаривает его до смерти в камере; расстреливает другого, виновного лишь в том, что он накануне убийства стоял в карауле; держит год в одиночке 17-летнего юнца (это уж мы точно знаем), виновного в том, что по приказу командира он мыл пол в расстрельном полуподвале; довел ни разу им не допрошенного врача до смерти в камере – все эти деяния были Соколовым совершены не против евреев, в которых, скажем, сей юрист провидел Мирового Врага (дадим ему режим наибольшего благоприятствования), а против коренных русских людей, даже не против красных русских, а против белых русских. (А скольких прекрасных русских людей он погубил, тех, кого я тут не помянул.) И зная теперь это, я не удивляюсь, что подобные «борцы» были на десятилетия загипнотизированы большевистским успехом, Чекой, РОСТой, «походом 14-и держав» (у них эти мифические 14 держав назывались «жидомасонской гидрой»), послепобедными обещаниями (Колчак обещал созвать Учредительное собрание, перестреляв уже выбранных туда депутатов) – и, естественно, они проиграли большевикам, неутомимым в свежести людям от земли или портняжной иглы, всерьез поверившим в историческую миссию и неукротимым в жажде обладания властью, им по первости она еще казалась сверхсладкой.

А если кто-нибудь возразит, что слишком уж я снисходителен к людям, убитым господином Соколовым, что они вольно-невольно, но содействовали гибели Романовых, а я – в качестве чужака-семита не в силах почувствовать, что же есть гибель суверена для матушки-России, ну тогда напомню последнюю дошедшую перед убийством волю этого самого суверена:

«Nous ne voulons pas qu'ils souffrent a cause de nous, ni vous pour nous. Surtout au nom de Dieu evitez I effusion de sang» («Мы не хотим, чтобы они из-за нас или вы ради нас страдали. Самое главное, ради Бога, не проливайте крови.»)

В отличие от перечисленных выше свидетелей, начальник Ипатьевской охраны Павел Медведев являлся тяжким преступником.

Но раз уж попал я на стезю адвоката дьявола, позвольте высказаться и в защиту преступника. Чехов, эталон писательской совести, сказал, что дело писателя – быть адвокатом человеков, прокуроров хватает без нас.

…Первого коменданта Дома особого назначения – Шуру Авдеева зачем-то вызывали в ту ночь «на исполнение», видимо, был он, как говорится, на подхвате, в качестве человека испытанного и верного, тем более, что шофером похоронного грузовика служил его же человек, Люханов. Вот показание мирового судьи Томашевского: 17 июля утром пришел Авдеев к родственнику и в его, Томашевского, присутствии рассказал о только что совершившемся убийстве:

«Во время рассказа комиссар Авдеев волновался и плакал.»

(«Странная вещь сердце человеческое вообще». М. Лермонтов.)

Показание «гражданки из дворян» Зинаиды Микуловской:

«Под давлением насилий, выразившейся в арестах и слежках члена Чрезвычайной комиссии Константина Васильевича Коневцева я сошлась с ним и была с ним в интимных отношениях. Он был мне противен… Помню, что за день, за два до объявления об убийстве Государя Императора Коневцев днем, часа в четыре, зашел ко мне на квартиру и сообщил, что большевики убили бывшего Государя. Мне показалось, что, говоря это, у Коневцева были на глазах слезы, он как-то отвертывался от меня.»

Вот показания сестры председателя УралЧК:

«Когда приехал в Пермь брат Федор, и я пришла в нашу родную семью (я живу при муже), я спросила его: правда ли, что убит Государь и что стало с семьей?… Брат не пожелал продолжать разговор и смял его. Я поняла, что он не хочет говорить при матери, щадит ее. Спустя некоторое время я спросила его одного… Федор коротко ответил, что Государь убит, а семья жива. И тут же сказал: «Вера, мне тяжело говорить об этом»… У нас была дружная семья, и я могу ошибиться в оценке брата, так как люблю его. Мне кажется, он все равно должен был страдать, хотя бы и от казни одного Государя.»