Владимир Бушин - Эоловы арфы

- Может быть, Луи Беспрозванный, черт побери!

И тут Маркса осенило.

- Позвольте, - изумленно проговорил он, - что же это мы ломаем головы, когда у него уже есть прозвище! Как я мог забыть! Французские рабочие давно зовут его Луи Маленький. Рядом с Луи Наполеоном это звучит выразительно, и ничего лучшего нам не придумать. Я уверен, что Фридрих будет изумлен нашим письмом и посмеется над нами.

Через несколько дней пришло письмо от Энгельса. Маркс оказался прав: Фридрих действительно очень удивился забывчивости своих лондонских друзей и советовал им впредь не ломиться в открытые двери.

Дружеская усмешка всех примирила. Все согласились:

- Луи Маленький.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Большой и богатый зал ресторана "Золотой лев", одного из самых фешенебельных в Брайтоне, был почти пуст: последний день сентября - сезон кончается, уже многие отдыхающие разъехались, а кроме них, посетители здесь не так уж часты, особенно в будний день.

Лакеи уныло и сонно цепенели на своих местах. Лишь когда открывалась входная дверь, они оживлялись, настораживались, следя за тем, куда, к какому столику направится редкий гость.

Было около восьми, когда дверь распахнулась и вошел высокий, элегантно одетый молодой господин. Он внимательно оглядел зал и направился к уединенному столику у окна, в углу. Лакей, обслуживавший этот столик, мысленно поблагодарил вошедшего за выбор, в то время как у всех остальных его собратьев невольно навернулись на язык слова досады. "Ах, черт!" воскликнул про себя один. "Ну куда ты!" - прошептал второй. "Везет же старику..." - завистливо вздохнул третий...

Лакей, которому повезло, действительно был уже в весьма почтенных летах и хорошо знал дело. Он не кинулся тотчас к своему новому клиенту, зная, что нельзя показаться назойливым, что надо человеку дать осмотреться, освоиться, изучить карту. Но и промедлить тоже опасно. Выбрав момент, какой ему подсказывали многолетний опыт и профессиональная интуиция, то есть именно тот, что и следовало, лакей подошел к столу.

- Добрый вечер, сэр. Вы весьма мудро поступили, решив провести остаток этого дня у нас.

Молодой господин кивнул в ответ головой и улыбнулся, сделав вид, будто не знает, чего на самом деле стоит эта заученная приветливость.

- У нас получена партия прекрасного портвейна, - с гордостью и в то же время с оттенком доверительности сообщил старик.

- Отлично. Принесите бутылку. А свежие ли у вас омары?

- Я очень сожалею, сэр, но, - лакей с выражением как бы скорбного достоинства чуть склонил голову, - омаров нет совсем: сегодня среда. Раньше они у нас были, разумеется, всю неделю, а теперь только по субботам и воскресеньям. Увы, кризис...

- Кризис добрался и до вас?

- И до нас и до омаров, сэр!

Это была, вероятно, уже незаученная шутка, и гость улыбнулся ей вполне искренне.

- Жаль, жаль, - сказал он и стал делать заказ с поправкой на печальное отсутствие, видимо, очень любимых омаров. Заказ был обстоятельный, тонкого вкуса и, что особенно вдохновляло лакея, на две персоны. "Любовное свидание, конечно", - решил он, направляясь на кухню.

Когда портвейн был принесен, молодой господин тотчас налил себе полрюмки, посмотрел вино на свет, сделал два-три мелких глотка, пошевелил губами и сказал:

- Это действительно неплохой портвейн, но ему надо еще недели две-три полежать.

"О, да вы, сударь, штучка непростая! - с восхищением подумал лакей. Знать, не так молоды, как выглядите. И, видно, слишком уж хотите угодить своей крошке".

- Вместо этого портвейна принесите бордо компании "Детурнель".

- Шато д'Арсен вас удовлетворит?

- Прекрасно, Шато д'Арсен!

- А как прикажете быть с этой бутылкой портвейна?

- Можете выпить ее за мое здоровье и за мой счет.

Предвкушая радость свидания, клиент был, судя по всему, в отличном расположении духа.

Когда лакей через несколько минут вернулся с бутылкой бордо, молодой господин сидел на другом стуле. "Понятно, - усмехнулся про себя старик, он боится упустить тот высокоторжественный и радостный миг, когда в дверях покажется его красотка".

- Вот еще что, - медленно проговорил гость, пристально оглядывая стол, уже почти обретший завершенность прекрасной картины большого мастера. - Пожалуйста, уберите хризантемы, а вместо них поставьте несколько гвоздик.

Лакей чертыхнулся про себя и подумал: "Да стоит ли твоя милашка всех этих хлопот и возни? Такой предусмотрительности я, кажется, давненько уже не встречал. Ну, ну, поглядим..." Сменив цветы, он отошел на свое место и замер в безразличной позе.

Время шло, а молодой господин оставался в одиночестве. Он нетерпеливо поглаживал бороду, смотрел на часы, вставал, выходил в вестибюль, опять садился... Все это еще больше подогревало любопытство лакея, и он то и дело переводил взгляд от стола к двери и обратно...

Было уже близко к девяти, когда клиент вдруг вскочил и поспешно устремился ко входу. "Что это он?" - удивился лакей: никакой женщины у входа не было. Там стоял лишь плотный, среднего роста господин. "Должно быть, решил еще раз заглянуть в вестибюль". Но клиент подошел к плотному, тоже бородатому господину, крепко, двумя руками пожал ему руку и повел за свой стол. "Чудеса!" - у старика отвалилась челюсть. Картина, внезапно вставшая перед ним, наносила удар его многолетнему жизненному опыту...

- В чем дело, Мавр? Где ты запропастился? Тебе же отлично известно, что над такими вещами, - Энгельс простер обе руки к уставленному яствами столу, - я люблю потрудиться основательно, не торопясь. А наш пароход на Джерси отплывает в десять. Значит, у нас всего час с небольшим.

- Извини, Фридрих, - Маркс, переводя дыхание, уселся в кресло, - я не мог выехать из Лондона полуденным поездом, как рассчитывал. Видишь ли...

Но Энгельса уже не слишком-то занимало, почему его друг так запоздал, он все-таки приехал, он здесь - и это главное, и радость встречи затмевала все остальное.

Они не виделись месяца три с половиной, с троицы, когда Энгельс, уже больной, приезжал недели на две в столицу по делам фирмы. А потом, по возвращении в Манчестер, проклятая золотуха так разыгралась, что пришлось бросить все дела и поехать лечиться.

Он решился на это не сразу: с каждым днем все более отчетливо и грозно давал о себе знать приближающийся экономический кризис, и дел в конторе фирмы было невпроворот, да все, разумеется, самые неотложные и насущные. Может быть, он и вовсе не поехал бы или поехал позже, если бы не ото дня ко дню возраставшая настойчивость Мавра, если бы не его бесконечные укоры и запугивания возможными последствиями болезни.

- Как ты себя чувствуешь? - перебил Энгельс. - Дома все здоровы?.. Позволь, - в его голосе сразу прорвалась тревога, - а что это у тебя со лбом?