Владимир Бушин - Эоловы арфы

- Вы еще не знаете, на что я способен! - жарко перебил Лафарг.

- Догадываюсь, - многозначительно покачал головой Маркс. - Наблюдение убедило меня в том, что вы по природе не труженик, несмотря на приступы лихорадочной активности и добрую волю. В этих условиях вы будете нуждаться в поддержке со стороны, чтобы начать жизнь с моей дочерью. Я вам такую поддержку оказать не смогу.

- Ну о чем вы говорите! Мой папа... - снова вскочил Лафарг.

- Сядьте и слушайте, - властно усадил парня Маркс. - Да, я вам помогать не смог бы. У меня в свое время были средства, но вы знаете, что все свое состояние я принес в жертву революционной борьбе. И не сожалею об этом. Наоборот. Если бы мне нужно было снова начинать свой жизненный путь, я сделал бы то же самое. Только я не женился бы.

- Неужели? А кумир? - Белки Лафарга заметались.

- Кумир остается кумиром. Но я не женился бы. Именно потому, что Женни всегда была для меня кумиром и я слишком люблю ее. На ее хрупкие плечи я взвалил нечеловеческую тяжесть. Я не могу себе этого представить, но, может быть, лучше, если бы я любил ее издалека. Поскольку это в моих силах, я хочу уберечь мою дочь от рифов, о которые так долго и больно билась и бьется жизнь ее матери. Вы должны быть сложившимся и крепко стоящим на ногах человеком, прежде чем помышлять о браке.

- Мой папа... - опять попытался что-то вставить Лафарг, но Маркс не дал себя перебить и решительно закончил:

- Как ни суровы мои слова, но, я надеюсь, они не удивили вас, ибо вы, убежденный реалист, не можете ожидать, чтобы я отнесся к будущему моей дочери как идеалист.

- Спасибо, что вы хоть назвали меня реалистом. - Лафарг слегка наклонил голову. - Так вот, как реалист, я напоминаю вам, что я единственный сын своих родителей. Мой папа довольно состоятельный человек...

- Я глубоко уважаю господина Франсуа Лафарга, - поняв, что хочет сказать собеседник, остановил его жестом Маркс. - И это очень хорошо для вас, что у него есть кое-какие средства, но поймите же, в двадцать пять лет строя свой семейный очаг, закладывать в его основание камни, которые называются "мой папа" и "моя маман", крайне несерьезно.

- Ну хорошо, хорошо, - сдался наконец Лафарг; ему стало неудобно за "папа", хоть бы "отец" сказал. - Я приложу все силы, чтобы в ближайшие несколько месяцев получить диплом врача.

- Иного решения вопроса и не может быть.

- Но только не чините мне новых препятствий, подобных необходимости согласия Энгельса. Я понимаю, вы с ним старые друзья...

- Сказать, что мы с Энгельсом друзья, значит еще ничего не сказать о подлинной сути наших отношений, - голос Маркса стал мягче и глуше. Друзей у меня было и есть много. Кугельман, Вейдемейер, Вольф, Гейне... Всех не перечислишь. А Энгельс... Как бы вам сказать?.. Без Энгельса я бы не стал Марксом, а без меня, вероятно, он не стал бы Энгельсом.

- О! - откинулся на спинку сиденья Лафарг. - Я думаю, что первое из этих утверждений невероятно преувеличено.

- Ах, как вы ничего не понимаете!.. - досадливо воскликнул Маркс. Известно ли вам, что мое имя, чем я до сих пор чрезвычайно горжусь, блистало под пером Фреда еще до того, как мы близко сошлись? Один раз это было в прозе - в статье "Успехи движения за социальное преобразование на континенте" - он назвал мое имя среди других младогегельянцев. А другой раз даже в стихах! Они были в сорок втором году опубликованы в Швейцарии.

- Уж не помните ли вы их тоже наизусть спустя четверть века? улыбнулся Лафарг.

- Конечно! И сейчас с удовольствием прочитаю вам. - Маркс встал, отошел к двери и начал декламировать:

- Тот, что всех левей, чьи брюки цвета перца

И в чьей груди насквозь проперченное сердце,

Тот длинноногий кто? То Освальд - монтапьяр!

Всегда он и везде непримирим и яр...

- Освальд - это псевдоним Фреда в ту пору, - пояснил Маркс. - А дальше речь о вашем покорном слуге:

Кто мчится вслед за ним, как ураган степной?

То Трира черный сын с неистовой душой.

Он не идет - бежит, нет, катится лавиной,

Отвагой дерзостной сверкает взор орлиный...

Маркс прервал чтение, засмеялся:

- Ну, тут, как видите, бездна всяких романтических гипербол, свойственных молодости и самому стилю, избранному двадцатидвухлетним поэтом, по есть и две глубоко правдивые, реалистические детали.

- Какие? - Лафаргу не терпелось.

- Дослушайте до конца:

А руки он простер взволнованно вперед,

Как бы желая вниз обрушить неба свод.

Сжимая кулаки, силач неутомимый

Все время мечется, как бесом одержимый!

Теперь уже засмеялись оба - и чтец и слушатель.

- Да, смешно, - сказал Маркс, садясь на свой диванчик. - Смешно и трогательно... А две правдивые мысли вот какие. Во-первых, я тогда действительно был словно одержим бесом - бесом философских исканий, бесом добывания истины.

- Этот бес не отпустил вас до сих пор. Он разве что лишь сменил философское обличье на экономическое.

- Если угодно, да, - согласился Маркс, - в соавторстве с этим бесом мы написали вот эту книгу, - он взвесил на руке том "Капитала", - и готовим еще две такие. Свод неба я не обрушил, но эти книги когда-то хорошо помогут обрушить устои буржуазного общества... Вторая же мысль ради нее-то я и обратился к юношеским стихам Фреда - состоит вот в чем: "Кто мчится вслед за ним, как ураган степной?" Вы слышите? Черный сын Трира мчится вслед за монтаньяром Освальдом...

- Я все-таки думаю, что это тоже романтическая гипербола.

- О нет! Эти слова, написанные тогда, возможно, и без особых раздумий, в общем-то оказались пророческими.

- Каким образом? - все не соглашался Лафарг.

- А таким, что у меня все приходит позже, чем у него, и я всегда следую по его стопам.

- Я бы поверил, если бы эту книгу, главный труд вашей жизни, - Лафарг подтолкнул "Капитал" ближе к Марксу, - книгу, производящую полный переворот в нашем представлении о современном обществе и его будущих судьбах, написал он, а не вы. Но, насколько я понимаю, дело обстоит не так.

- Я запрещаю вам так говорить! - Маркс поднялся. - Энгельс семнадцать лет занимается постылой ему торговлей едва ли не исключительно ради того, чтобы я мог работать над этой книгой и над другими. Кто может предвидеть, что совершил бы Фред, если бы эти семнадцать лет были для него годами свободы, а не каторги... Вы читали его "Наброски к критике политической экономии"?

- Кажется, нет... Нет еще... Времени не было, - смутился Лафарг.

- Ну вот! - Маркс удрученно опустился на свое место. - На пустомелю Прудона у вас время нашлось, а великолепную, да что там, гениальную учтите, я не бросаюсь этим словом, подобно многим людям, - гениальную работу Энгельса вам прочитать недосуг... Мы с Арнольдом Руге напечатали ее в "Немецко-французском ежегоднике" в феврале сорок четвертого года. До этого я видел Фреда лишь один раз - осенью сорок второго в Кёльне, когда он зашел ко мне - к редактору "Рейнской газеты". Первая наша встреча ведь была довольно неприязненной. Я полагал, что он целиком под влиянием Бауэров и заодно с ними. Представляете картину: человек славит меня в прозе и стихах, а я смотрю на него бука букой...