Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

Как приняли их там, в деревне, где, сами этого не желая, они обагрили землю кровью хорошего человека? Прогнали и прокляли? Или молча повели на могилу Вадима — как раскаявшихся грешников, принесших повинную?

Этого я тоже не знаю.

Но как бы ни приняли, исход дела, наверное, у каждого оставляет горький осадок. Преступление не повлекло за собой наказания. Один из двух — несомненный преступник — судом (судом!) объявлен ни в чем не повинным. Не заслуживающим снисхождения, не прощенным, а невиновным. С таким финалом действительно трудно и больно смириться. Наше чувство справедливости уязвлено…

Бывает, пешка, еще в дебюте поставленная «не на то» место, до предела ограничивает в эндшпиле выбор вариантов, заставляя шахматиста отказаться от эффективнейших продолжений. Как было бы хорошо, если бы стояла она на одно поле, на одно только поле, дальше или ближе!.. Но она стоит там, где стоит, и — хочешь не хочешь — приходится с этим считаться. Жизнь — не шахматная партия, но и она сплошь и рядом задает задачи, решая которые хотелось бы «пешку» куда-нибудь передвинуть. А она «стоит», вынуждая нас выбирать не между лучшим и худшим, а «из двух худших». И тогда не остается ничего другого, как выбрать наименьшее зло.

Сколь ни велика потребность наказать порок, во сто крат хуже осудить невиновного и сделать «по справедливости» маленькое, совсем незаметное отступление от закона. Из самых что ни на есть благороднейших побуждений…

Именно в таких редких драматических коллизиях, которые подчас задает нам жизнь, с особой остротой обнажается высокогуманная, нравственная сущность основных принципов правосудия, содержащихся в нашем законе. В том числе и того, который гласит: «Все сомнения… толкуются в пользу подсудимого». Это не «награда» ему, это гарантия законности и правового порядка, на страже которого стоит суд.

1972

В жизни своей не читал дела скучнее!.. Несколько куцых листочков: заявление, протокол… И еще бумажечка с колонкой цифр. И все. Дело начато — и окончено. Сдано в архив. Приплюснуто толстыми томами других дел.

Из-под них-то мне его и извлекли. Кончался рабочий день. Я с тревогой посмотрел на часы: успею ли? «Ерунда, — хрипло отрезала немолодая уже секретарша, — тут и десяти минут много». Вероятно, сам того не заметив, я улыбнулся: да как же это — десять минут? «Ничего нет смешного, — обиделась секретарша. — Нашли бы поинтересней!.. А это?! У нас таких двадцать на дню».

Двадцать не двадцать, но и то верно: заурядное дело. Листаешь — и не на чем остановить глаз. Разве что на маленьком красочном бланке, где уместились несложные бухгалтерские выкладки и эмблема «Дома игрушки».

Хорош он, этот магазин, именуемый «Домом игрушки». Просторный, светлый, нарядный. Рай для детворы. Товара множество. И какого товара! И весь он выложен, весь на виду. Продавец — твой консультант, твой советчик. А не хочешь совета — выбирай сам. Выбирай, разглядывай, пробуй…

Дом был только в проектах и планах, а уже подбирался его штат. Решили: пусть придут сюда те, кто еще не стоял за прилавком, кто не набил руку на старых формах торговли, кого не взяла в полон коммерческая рутина. В школах торгового ученичества отобрали самых достойных. На предприятиях, стройках, в учреждениях горком и райкомы комсомола разыскали тех, кому можно было доверить это важное дело. Вручили им комсомольские путевки, пожелали успехов.

Именно так и создался коллектив пятого отдела — того, что торгует настольно-печатными играми. Пятнадцать человек, больше половины — по комсомольскому призыву, остальные — прямо со школьной скамьи. Почти всем по семнадцати-восемнадцати лет, кое-кому чуть больше. Только заведующая постарше, но и она — не «зубр» торгового дела: лишь недавно ушла из промышленности.

Открыли магазин, отзвучали приветствия и марши, началась будничная, деловая жизнь. Прошло три месяца, в отделе провели первый учет. И порадовали: почти 2400 рублей недостачи.

Чему удивляться? Торговля открытая, товар на виду, покупатели валом валят, за всеми не уследишь. Вот неделю назад задержали мальчишку, который пытался вынести коробку лото. Его задержали, а скольких — нет?!

Объяснение было найдено, но членам бригады стало неловко смотреть друг другу в глаза: ведь продукцию э т о г о зала на т а к у ю сумму не вывезти и на двух грузовиках.

Пока что тайна пятого отдела была известна немногим. Но завтра ее могли узнать все. Тайну, которая бросит пятно на отдел, на магазин, на руководство, на шефов. Затаскают по допросам, замучают докладными…

А выход был проще простого: пусть бригада «сложится» и добровольно внесет хотя бы половину недостающей суммы. Другую половину можно покрыть за счет премии. И всем будет хорошо: никто ничего не узнает, магазину достанутся почет и лавры, да и продавщицам прямая выгода: иначе заплатят сполна, ведь все они — материально ответственные лица.

Бригада отвергла этот «выход»: ее покоробила бесчестная трезвость.

Недостачу, которую не возместили, скрыть невозможно. Послали было «наверх» фиктивный отчет, там и премию присудили, но вовремя спохватились. Премию не выплатили, знамя не вручили. Нагрянули ревизоры. Разразился скандал.

Бригада не унималась. Она не хотела считаться виновной в «целом». Она требовала найти конкретных виновников. Она настаивала: нужна сплошная документальная ревизия, нужно следствие, нужны любые законные меры, которые позволили бы установить истину.

Но следствие не возбудили: большой надежды на успех не было, а прекращать за недоказанностью возбужденное дело — явный промах в работе. За такое не похвалят, а взгреют. Лучше не возбуждать…

«Разберитесь сами, — сказал товарищ в милицейском мундире — следователь ОБХСС, — Найдите виновных… Или пусть сами признаются. Устыдятся и признаются. Тогда и дело возбудим, и снисхождение будет — за явку с повинной».

Увы, столь оригинальный способ раскрытия преступления к раскрытию преступления не привел.

Никого не встревожило, что девчонки одна за другой уходили из магазина. Сначала «по собственному желанию» ушло три человека, потом еще двое, еще трое… Я хоть и поставил кавычки, но все они действительно ушли по с о б с т в е н н о м у желанию: не захотели работать в системе, где могут вдруг огульно всех заподозрить в нечестности, где отвечаешь рублем за других.

«Смешно, — брезгливо сказал директор, подписывая приказ. — Просто смешно… Вы разве не знали, куда идете работать? Да где ж это видано: торговля — и совсем без недостач?! Без шума покрыли бы, и остались бы в выгоде. А сейчас — на себя пеняйте. На себя!..»