Анджела Галлоп - Когда собаки не лают. Путь криминалиста от смелых предположений до неопровержимых доказательств

Несмотря на эту впечатляющую статистику, от ошибок все равно никто не застрахован. Так, в начале 1990-х мужчину, подозреваемого в краже со взломом, признали виновным на основании результатов ДНК-экспертизы. Полученный с ее помощью ДНК-профиль, насколько я помню, встречался у одного человека из 37 миллионов. Подозреваемый упорно и громогласно отрицал свое участие в краже, а когда по его делу была впоследствии подана апелляция, провели дополнительные работы. К тому времени количество анализируемых участков ДНК увеличилось, что сделало результат еще более точным. И хотя повторные результаты не выявили никакой ошибки в предыдущих анализах, по этим новым участкам в ДНК мужчины были обнаружены несоответствия, то есть он все-таки не мог совершить этого преступления. Профессиональное сообщество криминалистов было слегка шокировано подобным поворотом дела: все еще привыкая к открывшимся с помощью ДНК-экспертизы невиданным возможностям, они с удивлением обнаружили, что даже такой высокой точности может оказаться недостаточно.

ДНК-экспертиза стала решающим фактором в раскрытии многих преступлений, над которыми я работала начиная с конца 1980-х, например в расследовании таких нераскрытых дел, как убийства Стивена Лоуренса и Гвенды и Питера Диксонов на Пембрукширской береговой тропе. Помимо того, что ДНК-экспертиза помогла доказать вину или невиновность бесчисленного множества людей, она использовалась и для проверки приговоров, вынесенных очень давно. Так, например, было пересмотрено дело Джеймса Ханратти, «Убийцы с А-6».

Майкл Грегстен работал вместе со своей возлюбленной Валери Стори в лаборатории транспортных и дорожных исследований недалеко от города Слау. Двадцать третьего августа 1961 года они находились в машине Майкла в поле неподалеку от Мейденхеда, когда к ним подошел незнакомец. Преступник принудил Грегстена ездить всю ночь по окраинам Лондона и наконец приказал ему выехать на трассу А-6 и заехать на стоянку для грузовых автомашин рядом с Дедмен-Хилл. Там он убил Грегстена, изнасиловал Валери Стори и выпустил в нее несколько пуль, одна из которых, войдя в позвоночник, парализовала женщину. На следующее утро она была найдена и отправлена в госпиталь. Полиция начала охоту на шатена с карими глазами навыкате – так его описала Валери.

Орудие убийства было найдено на следующий день в пригородном автобусе под сиденьем – револьвер 38-го калибра, завернутый в носовой платок. Несколько дней спустя две гильзы от патронов к такому же револьверу были найдены в комнате постоялого двора в районе Мэйда Вейл, где Джеймс Ханратти останавливался в ночь перед нападением. После того как он был опознан Валери Стори, 25-летнего Ханратти признали виновным – он был повешен в тюрьме Бедфорда в апреле 1962 года.

Ханратти до самого конца отрицал свою вину, и в 1991 году ко мне обратился Боб Вофинден – журналист-расследователь, работавший на йоркширское телевидение вместе с солиситором по имени Джеффри Биндман. Оба считали, что в том деле была допущена судебная ошибка.

В ходе первоначального расследования на трусах и подъюбнике Валери были обнаружены следы спермы и вагинальных выделений. Тем не менее после того как сотрудники криминалистической лаборатории полиции Большого Лондона (КЛПБЛ) получили результаты анализа крови, было принято соглашение, что этот анализ может использоваться «только для исключения, но не для включения». Другими словами, результаты анализа крови не могли применяться для подтверждения связи между Ханратти и Валери Стори, однако на их основании можно было однозначно утверждать, кому эта сперма точно не принадлежала.

Ряд вещественных доказательств по делу уничтожил пожар. Однако когда я посетила головное управление полиции графства Бедфордшир в июле 1991 года, мне представили ряд связанных с делом объектов, которые по-прежнему там хранились. Два месяца спустя я отправилась в КЛПБЛ в Ламбете, чтобы изучить материалы дела. Папка с материалами оказалась тонкой и изрядно потрепанной, но между немногочисленных страниц я обнаружила два небольших обрывка ткани, оказавшихся теми самыми ключевыми образцами, которые мы искали, – мне не верилось, что вообще посчастливилось их найти.

Эти обрывки, хранившиеся в отдельных запечатанных и промаркированных полиэтиленовых пакетиках, были всем, что осталось от образцов пятен спермы с нижнего белья Валери Стори. В последующие несколько лет были предприняты попытки проведения ДНК-экспертизы на основании материалов с этих обрывков ткани, однако никаких толковых результатов так и не было получено. После того как я оставила раздобытые драгоценные образцы в надежных руках КЛПБЛ, моя прямая связь с этим делом оборвалась.

Таким образом, я больше не имела к нему никакого отношения. А в 1999 году объявился носовой платок, в который было завернуто орудие убийства, и по пятнам слизи на нем была проведена ДНК-экспертиза. Для сравнения были использованы образцы ДНК, взятые у родственников Ханратти. В конечном счете исследование показало, что вероятность принадлежности «обнаруженной ДНК» Джеймсу Ханратти была «в два с половиной миллиона раз выше», чем случайному человеку, не состоящему с ним в близкой родственной связи.

В свете разгоревшейся по этому делу полемики верховный судья Вульф принял решение эксгумировать тело Ханратти, чтобы снова изучить его ДНК и провести сопоставление напрямую. Экспертиза подтвердила, что ДНК с носового платка и следов спермы на нижнем белье Валери Стори, по которым в итоге удалось получить результаты с помощью более современных методов ДНК-экспертизы (считалось, что другая обнаруженная на нижнем белье мужская ДНК была Майкла Грегстена), с очень большой вероятностью принадлежала осужденному. В 2002 году на заседании в апелляционном суде королевский адвокат Майкл Мэнсфилд, выступавший на стороне семьи Ханратти, выдвинул предположение, что результаты ДНК-экспертизы могли стать следствием загрязнения образцов. Судьи это предположение отклонили как надуманное, а поскольку имелись и другие доказательства вины Ханратти, включая его опознание свидетелями, апелляционный суд постановил, что имеются исчерпывающие доказательства, подтверждающие верность первоначального судебного решения.

Тем не менее вопрос о возможном загрязнении вещественных доказательств был поднят совершенно не зря. Особенно актуален он для дел, которые тянутся еще с тех времен, когда не было никакой ДНК-экспертизы, и вещественные доказательства хранились и анализировались в условиях, неприемлемых для современных технологий. С другой стороны, недостаточно просто предположить возможность загрязнения вещественных доказательств. Необходимо изучить, как именно оно могло произойти, а также оценить вероятность переноса и сохранения любых следов, которые могли быть ошибочно приняты в качестве улик. Это дело наглядно продемонстрировало еще кое-что: хранящийся в материалах по старому делу образец, которому запросто могли не придать в свое время должного значения, в итоге может сыграть решающую роль в подтверждении или опровержении решения, вынесенного по архивному делу.