Лев Клебанов - Преступник и преступление на страницах художественной литературы

Все, изумляясь, смотрели на рост

и на образ чудесный Гектора

и приближаясь, каждый пронзал его пикой

Так говорили иные, один на другого взглянувши:

«О! несравненно теперь к осязанию мягче сей Гектор,

Нежели был, как бросал на суда пожирающий пламень!

Однако этого Ахиллу показалось мало.

<���…> и на Гектора он недостойное дело замыслил:

Сам на обеих ногах проколол ему жилы сухие

Сзади от пят и до глезен и, продевши ремни к колеснице,

Тело его привязал, а главу волочиться оставил;

Стал в колесницу и, пышный доспех напоказ подымая,

Коней бичом поразил; полетели послушные кони.

Прах от влекомого вьется столпом; по земле растрепавшись,

Черные кудри крутятся; глава Приамида по праху

Бьется прекрасная прежде; а ныне врагам Олимпиец

Дал опозорить ее на родимой земле Илионской

Вся голова почернела под перстию. Мать увидала,

Рвет седые власы, дорогое с себя покрывало

Мечет далеко и горестный вопль подымает о сыне… [191] Гомер. Указ. соч. С. 352–353.

Субъективная сторона рассматриваемого преступления характеризуется виной в форме прямого умысла: лицо сознает, что совершает надругательство над телом умершего (местом его захоронения), и желает этого. Здесь уместно привести два исторических примера, наглядно иллюстрирующих необходимость установить наличие именно прямого умысла.

Первый из них адресует нас к временам Великой французской революции и заставляет вспомнить судьбу Шарлотты Корде, заколовшей Марата. Шарлотту арестовали и вскоре казнили. Отрубленная голова ее упала в корзину гильотины. Палач Сансон достал голову и дал ей пощечину за гибель Марата. За эту пощечину Сансон был лишен своей должности. Убивать он мог (как убивали двести лет до этого палачи Парижа из династии Сансонов) — убивать, но не оскорблять [192] См.: Айрапетов С.Г. Указ. соч. С. 69. !

Второй пример приведем уже из отечественной истории. Свою возлюбленную Марию Гамильтон Петр I приговорил к казни за ее любовь к денщику. Ни после пыток, ни на эшафоте от своей любви к Ивану Орлову она не отказалась. Осужденная, как рассказывает писатель-историк Г. Алексеев, взошла на эшафот и присела в реверансе. В этом же белом шелковом платье Мария впервые присела в реверансе на ассамблее, когда император пригласил ее к танцу. Петр рывком привлек ее к себе, но, увидев в глазах лютую ненависть, дрогнул, сознавая свое бессилие. Царь понял, что чувство Гамильтон к Орлову сильнее смерти. Отвергнув царскую любовь и пощаду, молодая шотландка смело подошла к помосту и склонила голову на плаху. А потом на виду у собравшейся толпы Петр поднял отрубленную голову Марии, поцеловал ее в губы и повелел навеки сохранить в кунсткамере [193] См. там же. С. 44–45. .

Если задаться целью проиллюстрировать литературными примерами эти два преступления, придется писать не одну книгу. В русской литературе, тем более классической, редкий писатель не обращался к теме взяточничества и коррупции.

М.Е. Салтыков-Щедрин: «Взятка уничтожает преграды и сокращает расстояния, она делает сердце чиновника доступным для обывательских невзгод», «В низших местах берут <���…> этим взятки некрупные дают. В средних местах <���…> к ним уж с малостью не подходи. А в верхних местах <���…> тем целый куш подавай» («Пошехонская старина»); А.С. Пушкин: «крючковатый / Подьяческий народ, / Лишь взятками богатый / И ябеды оплот»; А.М. Горький: «В России воровать будут всегда, пока кто-нибудь не украдет все»; А.И. Герцен: «Если бы в России чиновники не брали взяток, жизнь в стране была бы совершенно невозможной»; П. Вейнберг: «Не считай преступным делом / Взять хорошенькую взятку, / Прилепись душой и телом / К канцелярскому порядку»; А.С. Солженицын: «Государственная служба это — осыпающее нас расположение высших лиц и еще более приятных денег, иногда и сверх жалования. Если уметь…», «И давали волю остроумию, особенно о казнокрадстве, о чиновничьей продажности: слишком поздно увидел объявление «принимают от трех до пяти», эх, а я, дурак, дал десять! Или — как нужно понимать секретарей и младших чиновников: «мало данных», «придется доложить начальству», «надо ждать» или «надо ж дать»; В. Капнист: «Бери, большой тут нет науки; / Бери, что можно только взять. / На что привешены нам руки, / Как не на то, чтоб брать?» [194] Цит. по: Кирпичников А.И. Взятка и коррупция в России. СПб., 1997.

«Трагикомедия крючкотворства», описанная графом Е.А. Солиасом в трилогии «Шемякин суд», удивительно напоминает день сегодняшний. Один из персонажей романа — действительный статский советник Попов рассуждал о лихоимстве: «Неужели же Россию нельзя избавить от этого векового зла?» И всегда отвечал себе: «Увы, нельзя! Ничего поделать невозможно!..» [195] Там же.

В пьесе А.В. Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» мы даже найдем упоминание о своеобразной классификации взяток: «Взятка взятке рознь; есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется она преимущественно произведениями природы и постольку-то с рыла; — это еще не взятка. Бывает промышленнаявзятка; берется она с барыша, подряда, наследства, словом, приобретения <���…> Ну, и это еще не взятка. Но бывает уголовная или капканная взятка — она берется до истощения, догола!.. Совершается она под сению и тению законов, помощью и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия, расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают без различия пола, возраста и звания, ума и неразумения, старый и малый, богатый и сирый…» [196] Сухово-Кобылин А.В. Трилогия. Гослитиздат, 1955. С. 93–94. . Один из героев пьесы, Муромский, который ради спасения дочери от искусно «состряпанного» уголовного дела вынужден был дать ту самую «капканную» взятку, в отчаянии восклицает: «Нет у вас правды! Суды ваши — Пилатова расправа <���…> Судейцы ваши ведут уже не торг — это были счастливые времена — а разбой! — Крюком правосудия поддевают они отца за его сердце и тянут… и тянут… да потряхивают: дай, дай…» [197] Там же. С. 150–151. . Несчастному Муромскому пытался помочь староста его имения — умный, бывалый крестьянин Иван Сидоров. Не раз Сидоров хаживал по чиновничьим кабинетам, а потому и повадки хищников знал не понаслышке. Однажды Сидоров попытался откупиться взяткой поменьше, чем была предназначена. Но и взяткополучатель был калач тертый: «Как рявкнет он на меня: мужик, кричит, мужик!.. За кого меня принимаешь!.. Да я те, говорит, туда спущу, где ворон и костей твоих не зазрит… За жандармом, кричит, за жандармом… и за звонок уж берется… Ну, вижу я, делать ничего; встал — да уж все и выложил; и сюртук-то расстегнул: на вот, мол, смотри. Он и потишел. Ну, говорит, — ступай» [198] Там же. .