Дим Темнюк - Непристойности и порнография. Цикл лекций по юридической сексологии для обучающихся курсов «Правовая сексология»

Если порно по определению [большинства «экспертов», – прим. авт.] ставит своей целью возбудить зрителя, то как можно запретить зоофилию на экране? – спрашивает Вадим Агапов. – Для начала она должна возбудить членов [экспертной – прим. авт.] комиссии. Но если она их возбудит, значит, они извращенцы. Если на наших экранах нет секса с младенцами, карликами и лесбийских групповух, значит, все эти вещи возбуждают тех, кто призван блюсти нравственность нашей культуры? […] Рассуждения о чужой безнравственности порождают новые типы непристойности. Это происходит по сей день. Достаточно почитать мотивы, которыми руководствовались те, кто вводил те или иные запреты. /768/

Английское слово «obscene» («непристойный») происходит от латинского «obsc(a)enus», что значит «отвратительный, мерзкий» /546, с. 37/.

В 1837 г. королева Виктория взошла на престол и тут же в Великобритании появилась поправка к закону о бродяжничестве 1824 г. (Vagrancy Act of 1824), согласно которой судебному преследованию подвергался каждый, кто публично выставлял непристойности, включая витрины магазинов. В 1857 г. Лордом Кэмпбеллом предложен специальный закон о публикации непристойностей (Obscene Publications Act). Это первый закон, специально направленный на борьбу с торговлей непристойными изображениями и литературой.

В 1876 г. закон об объединении таможен (Customs Consolidation Act) запретил импорт непристойных материалов.

В 1885 г. W.T. Stead публикует The Maiden Tribute of Modern Babylon (что в волном переводе означает – девственный дар современного Вавилона, – прим. авт.), его разоблачения детской проституции в газете Pall Mall Gazette под заголовком «Британские матроны» и был адресован The Times, протестуя против наготы и угрозы, исходящей от нее общественной морали. Что вылилось в публичные дебаты о наготе.

В 1892 г. родившийся в Бельгии британский художник Рудольф Блинд предстал перед Британским судом по обвинению в экспозиции картины, подозреваемую в непристойности и безнравственности. Судья принял во внимание «художественную ценность» ('artistic expression') и обвинение было отклонено.

В Англии в начале XX века судебная практика руководствовалась понятием «бесстыдного произведения». Практика относила к нему произведения, «рекомендующие различные формы полового разврата, объявления, явно или скрыто приглашающие к разврату, публичную противозачаточную пропаганду и прочее». /842/

В Германии уложение 1871 года и закон 25 июня 1900 года также оперировали понятием «бесстыдные произведения». «По определению профессора Листа, – указывал П.И. Люблинский, – «бесстыдным» является произведение, направленное на возбуждение полового инстинкта, и грубо нарушающее чувство пристойности в половом отношении». /842/

Слова порнография и непристойность часто подменяют друг друга, – пишет Гэри Ф. Келли /258/.

В одной весьма авторитетной в свое время работе (English P. Geschichte der erotischen Literatur. Stuttgart. 1927. S. 6.) непристойным объявлялось «все, что в сознательном противопоставлении господствующей морали преследовало цель физиологического возбуждения сексуальных переживаний и соответствует этой цели» /233/. С тех пор понятия порнографии и непристойности оказались разведенными. Как говорит Л.Г. Ионин /233/, «если порнография имеет дело с возбуждением полового чувства, то непристойность – не обязательно. Порнография соотносится с антропологией, имеет в виду антропологическую сторону человеческого существования, а именно – возбудимую человеческую сексуальность. Непристойность же соотносится с этическим измерением существования человека, хотя и может ориентироваться также на сексуальность. Вот что можно прочитать в труде по истории порнографии (Hyde М. Geschichte der Pornographic. Stuttgart. 1965. S. 12.): «Даже если порнография всегда непристойна, это еще не основание для отождествления понятий. Другими словами, непристойные вещи, вызывающие чувство отвращения, могут, но не обязательно должны быть порнографическими. Например, описание выделения кала без сомнения может считаться непристойным, но оно, как правило, не возбуждает сексуального влечения. Рекомендуется учитывать это различие, ибо суды в своих приговорах время от времени отождествляют непристойное с порнографическим».

«В общем, – делает вывод Л.Г. Ионин /233/, – непристойное может быть порнографическим. Порнографическое же, вопреки мнению автора приведенной выше цитаты, (а также и авторов «Советского энциклопедического словаря» /231/), может, но не обязательно должно быть непристойным. Порнография может вызывать сексуальное возбуждение, но при этом и не противоречить этическому чувству, смотря на какие возрастные группы, на какие персоны, на какие социокультурные группы, слои или классы ориентируется порнографическое произведение».

В какой-то мере мнение Ионина /233/ перекликается с замечанием американского психотерапевта 70-х гг. прошлого века Эрика Бёрна /267/: «слово «непристойный» само по себе означает «вызывающий отвращение». Непристойности обычно разделяются на два типа: порнографию и скатологию. Порнография описывает детали распутного поведения и в точном смысле относится к «словам спальни», скатология – к «словам туалета». Некоторые люди находят отвратительным и то и другое, иные – одно или другое».

В подавляющем большинстве стран – публичное отправление естественных надобностей считается непристойным, – пишет Гитин В.Г. /250/. – Такое действие считается непристойным прежде всего в силу своей неэстетичности, и реакция на него однозначно негативна во все времена и почти у всех народов, исключая разве что некоторые дикие племена. Исключения могут также составлять участники каких-либо экзотических ритуалов и вуайеристы, люди, страдающие сексуальным извращением, суть которого заключается [в данном случае, – доп. автора] в подглядывании за функцией выделения. Все же остальные испытывают при подобном зрелище естественное отвращение. Всеобщее, за редким исключением, отторжение публичности этого процесса обусловило почти полное отсутствие его изображений средствами художественной культуры. Встречающиеся кое-где фонтаны в виде справляющего «малую нужду» Купидона (или просто пухлого малыша) едва ли могут считаться исключением из этого правила в силу явной аллегоричности и очень юного возраста изображаемого объекта. Последнее обстоятельство весьма важно, потому что фонтан со скульптурным изображением взрослого мужчины вызвал бы совсем иную реакцию.

Действительно, такой «писающий мальчик» может вызвать у любого зрителя ничего, кроме умиления или нисхождения. Например, бельгийский «писающий мальчик» стал культовым у послов иностранных государств, которые специально привозят из своих стран миниатюрную национальную одежду, в которую облачают шалунишку.