Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни

а) Учение об общественном договоре, отвергающем будто бы смертную казнь, и учение о ненарушимости жизни человеческой и о несправедливости вследствие того смертной казни — чисто метафизические теории. Если есть в них что-нибудь историческое, жизненное и, если можно так сказать, опытное — это их происхождение: они, как все так называемое естественное право, представляют реакцию против средневекового общественного устройства, основанного исключительно на привилегиях, где личность и жизнь человеческая сами по себе не пользовались никаким уважением, а только по тому положению, которое человек занимал в общественной иерархии. Учители естественного права, подметившие одну черту этого порядка — происхождение его вместе с образованием обществ, — стали искать основание нового улучшенного общественного устройства или в разуме, или в естественном состоянии обществ. Но так как они почерпали новые положения из разума, без всяких справок с жизнью, так как естественное состояние человека они представляли себе не в том виде, в каком оно явилось бы после внимательного изучения, а только так, как представляло их воображение, на основании скудных данных, то очевидное дело, естественное право их явилось слишком идеальным и не подкрепляемым жизнью. К этому разряду положений принадлежат: учение об общественном договоре и учение о ненарушимости жизни человеческой. Нет сомнения, эти учения, как сами были вызваны новыми потребностями общества, так в свою очередь не остались без влияния на общество, способствуя распространению уважения к жизни человеческой, а вместе с тем и уменьшение смертных казней. Однако ж не более.

б) Но эти учения не выдерживают критики, если их рассматривать со стороны соответствия действительной жизни народов. Хотя нельзя вовсе отвергать договорного начала в образовании государств, но оно всегда играло тут самую ничтожную роль. Что же касается той статьи договора, по которой будто бы человек не предоставлял другим права на свою жизнь, такой статьи никогда не существовало ни писанной, ни подразумеваемой. Нужно совершенно забыть целые тысячи лет жизни народов, чтобы решиться утверждать, что жизнь человеческая свята и ненарушима. Не говоря уже о войнах, — этот предмет нас не касается, — заглянем в историю уголовного права, отнимающую почти всю жизнь человечества, за исключением самого незначительного сравнительного периода времени. Бесчисленные и многообразные казни за религиозное и политическое разномыслие, сожжение сотен тысяч ведьм, смерть за легкие вины — вот документы, свидетельствующие о степени ненарушимости жизни человеческой. Не подлежит, наконец, сомнению, что никогда кровь человеческая не лилась обильнее в виде наказания, как в те времена, к которым так любят обращаться учители ненарушимости жизни человеческой, — когда человек находился в первобытном состоянии, т. е. был дик и груб. И вот почему вся аргументация, основанная противниками смертной казни на подобном фундаменте, представляется слабою и нелепою; потому-то и защитники смертной казни одержали над ними в этом пункте совершенную победу.

в) Если, однако ж, учение о ненарушимости жизни человеческой не подтверждается ни прошедшею, ни настоящею жизнью народов, это еще не означает, чтобы оно было противно природе человека и, следовательно, неосуществимо. Напротив, с тех пор, как оно явилось на свет Божий, оно имеет уже свою, хотя и скудную, историю. Выше было сказано, что оно вызвано было новыми потребностями, совершенно противными тем, которые поддерживали такую низкую цену на жизнь человеческую. С тех пор уважение к жизни человеческой значительно возросло, а вместе с тем крепнет надежда на возможность осуществления в системе наказаний учения о ненарушимости жизни человеческой. Подтверждением всему этому служит постепенное изгнание, в течение последних полутораста лет, смертной казни из европейских и американских кодексов, громадное уменьшение в действительности количества смертных экзекуций в Европе и Америке, все более и более возрастающее нерасположение европейского человека к отнятию жизни у преступников. Если в жизни народов есть движение вперед, то нет сомнения, что идя тем путем, которым они до сих пор шли, они дойдут до полного изгнания смертной казни и вместе с тем до признания ненарушимости жизни человеческой даже в лице преступника. Этого-то не хотят замечать защитники смертной казни. С ними может случится то же самое, что с их противниками: те, увлекшись идеалом будущего, забыли все прошедшее и построили здание на воздухе; эти, устремляя свои взоры только в прошедшее, могут потерять под собою почву настоящего, которое — что шаг вперед, то оказываешь больше уважения к жизни человеческой.

г) Сравнение общества, карающего смертною казнью убийцу, с честным человеком, убивающим того, который на него нападает, есть сравнение фальшивое, натянутое и неверное. Общество в отношении к преступнику находится совершенно в другом положении, чем лицо, подвергшееся нападению, в отношении к нападающему. Если это лицо не убьет своего противника, оно само может лишиться жизни; оно поставлено в такое крутое положение, в котором общество есть единственный исход для сохранения собственной жизни. Если бы даже был другой идеальный исход, время так коротко, подвергшийся нападению находится в таком ненормальном положении, что ему рассуждать некогда, и остается единственное спасение — убить своего противника. Не так поставлено современное государство к преступнику и, в частности, к убийце. Преступник, как бы тяжко ни было его преступление, слишком слаб и ничтожен по своим силам в сравнении с государством; захваченный преступник уже не опасен государству, само преступление, как бы тяжко оно ни было, будучи исключительным явлением в нормальной общественной жизни, не ставит в опасность существования государства. Как поступить с преступником, какими способами сделать его безвредным на будущее время?.. Для решения этого вопроса государство имеет и время, и независимость духа; совершенно в его власти, не прибегая к крайнему средству — смертной казни, — ограничиться отнятием у преступника свободы. Возражение, что лишенный свободы убийца может убежать и совершить новые убийства, лишено серьезного основания. Большинство самых тяжких преступников, особенно убийц, совершают преступление не по ремеслу, а в минуту данной настроенности, под влиянием известных обстоятельств, так что для совершения нового подобного преступления нужно предположить возобновление того и другого, а это в большинстве случаев дело немыслимое; подобные преступники, по совершению преступления, нередко приходят к сознанию тяжести своего преступления. Притом же от государства зависит сделать тяжких преступников совершенно безвредными посредством строгого содержания их в таких тюрьмах, из которых бы они не в состоянии были бы уйти.