Александр Кистяковский - Исследование о смертной казни

Но это только внешнее, если можно так выразиться, отрицательное действие казней на зрителей. Внутреннее их действие несравненно гибельнее. Человек есть существо, склонное к подражанию. Совершение смертных казней вызывает в нем эту способность, приучает его наглядным примером к пролитию крови; естественный ужас, врожденное отвращение к пролитию крови мало-помалу покидают сердца граждан, и вместо их заступают бесчувственность и равнодушие к человеку и человеческой жизни, жестокосердие и тупость чувства при видении жестоких сцен. В эпоху Французской революции гильотина сделалась обыкновенным домашним украшением. Вольней рассказывает, что в третий год Французской Республики он видел во время путешествия по Франции детей, забавлявшихся, в подражание тогдашним судам, сажанием на кол котов и гильотинированием птиц. То же самое явление повторилось в Нидерландах после введения гильотины. Английский писатель Филипс рассказывает, что в Ньюгете непосредственно после казни дети в виде забавы разыгрывали церемонию казни: один мальчик играл роль осужденного, другой — роль священника, третий — роль шерифа, и все это каждым делалось с великою радостью. [13] Эд. Озенбрюген в своем «Алеманнском уголовном праве в средние века» (1860 г.) рассказывает следующий случай: несколько парней, пасших у леса скот, учредили из себя для забавы уголовный суд для того, чтобы судить одного из своих — плохого парнишку — за то, что он напрасно божился и уворовал что-то у своего товарища. Шуточный суд приговорил его к повешению. Его повесили на дереве, охватив веревкою под руки, но в то же время ему наложили петлю на шею так, впрочем, что она не обнимала туго шеи, а только служила для виду. Еще судьи не успели вполне исполнить приговор, как в трех шагах от них пробежал заяц, за которым все они пустились бежать, оставивши своего товарища висящим на дереве. Заяц уводил судей все дальше и дальше; веревка стала душить под сердце висевшего, вследствие чего он стал ее растягивать туда и сюда, пока она не лопнула. Висевший попал в петлю, наложенную ему на шею, которая его задушила. Во время казни Миллера один мальчик в виду казни делал вид, что он желает быть повешенным, для чего делал опыты, — Авт. Таким образом, школа казней есть школа варварства и ожесточения нравов: вместе с убийством телесной жизни преступника убивается нравственная жизнь народа, говорит Шлаттер. Но влияние смертных казней не выражается только в общем ожесточении нравов народа, но является ближайшею и непосредственною причиною, вызывающею новые тяжкие убийства; пролитие крови в виде смертной казни развивает манию убийства. В подтверждение этого психиатрами собрано бесчисленное множество самых достоверных фактов. Один мужчина, будучи свидетелем, как толпа спешит на казнь убийцы, чувствует желание сделаться в свою очередь героем подобной сцены, для чего и совершает убийство. Старый солдат немец, жаждя наслаждаться будущею жизнью, хочет быть казненным, для чего убивает маленькую девочку. На другой день после казни Манинов одна девка вонзила в другую нож, говоря, что она хочет крови из ее сердца, хотя бы ее постигла участь Манинов. В 1863 г. в Чатаме повешен был убийца Буртон (по убеждению многих, одержимый сумасшествием). Спустя несколько недель в том же городе совершено было убийство невинного дитяти: преступник повторял, что он хочет быть повешенным. Еще яснее выразилось деморализующее влияние смертной казни в Ливерпуле. В 1865 г. два человека были казнены за убийство. В следующие месяцы 11 человек были обвинены в подобном же преступлении и из них четыре были казнены. Казнь привлекла 100 тысяч зрителей. После нее в течение нескольких месяцев совершено одно за другим в три раза более убийств. В Лондоне и его окрестностях незадолго до казни и непосредственно после казни Миллера, процесс которого приобрел европейскую известность, совершено было несколько убийств и покушений на это преступление. Некоторые убийцы прямо упоминали имя Миллера. За день пред его казнью солдат Гринсвуд пытался убить Маргариту Сюливан в Лондоне; во время ареста на месте преступления он сказал полисмену: «Если бы вы не пришли, я бы с нею покончил. Я буду повешен за нее. Я не надеюсь болтаться около Миллера за такую женщину, как она». Накануне казни Миллера Елизавета Бурнс перерезала горло своему маленькому сыну; она сказала суду: да, я это сделала, я убью всех, я хочу быть повешенною. Вечером, в самый день казни Миллера, Жаксон убил Робертса.

Возражения защитников смертной казни. Одни из защитников, веруя в устрашительность смертной казни, не хотят обращать внимания на вредные следствия этого наказания. Для них как будто не существуют изложенные факты. Другие, как, например, Силвела, Роское и другие признают зловредность ее действия, но приписывают ее тому обстоятельству, что это наказание совершается публично; отсюда они выводят заключение, что с уничтожением публичности исчезнет вредная ее сторона и останется только полезная. Встречая в своем же лагере сильных противников уничтожения публичности, они для защиты своего мнения приводят все факты зловредного действия смертной казни, которыми противники пользуются вообще против этого наказания. С другой стороны, возражая этим последним, они говорят, что противники стараются смешать смертную казнь с ее исполнением в том виде, в каком оно ныне существует, но что это только уловка, понятная для всякого. Одно дело — наказание, другое — его исполнение. Действительно, публичное исполнение производит пагубное действие, но это обстоятельство тогда бы имело важное значение, если бы оно было неразлучно с этим наказанием и не могло быть устранено непубличностью. Если бы даже не было средства его устранить, все-таки публичность казней, со всеми ее важными неудобствами, лучше полного уничтожения смертной казни. Противники говорят, что совершение смертных казней внушает скорее ужас и сожаление, чем страх. Но сожаление и боязнь, ужас и страх — чувства совместные. Можно иметь сожаление к осужденному и не ощущать удовольствия быть в свою очередь предметом общественного сожаления; можно ощущать ужас к казни, подобно тому как ощущают ужас к убийству или неизлечимой болезни, и однако ж воздерживаться от преступления, запрещенного под страхом наказания, так же как избегают руки убийцы. Для того, чтобы произвести спасительный страх, нужно только выбирать такую форму исполнения, которая бы не представляла отвратительного зрелища человека сильного, борющегося с человеком, доведенным до невозможности защищаться, зрелища одного человека, овладевшего телом другого и делающего усилие исторгнуть из него последний вздох жизни.